"Арсений Васильевич Ворожейкин. Солдаты неба " - читать интересную книгу автора

третья... Слышу бурление пушек и пулеметов. В кабине острый запах пороховой
гари. Мои светящиеся трассы, кажется, пронзают врага. Об опасности, что
сзади могут сбить, я уже не думаю. Все мысли, все действия только на
уничтожение противника.
С нетерпением ожидаю падения разведчика. Сейчас, ну!.. А он, словно
заговоренный от смерти, покачал крыльями и, подзадоривая меня, сделал горку,
еще больше себя обезопасив.
Я не знал в тот момент, что этот японский самолет, недавно выпущенный,
имел на высоте большую скорость, чем И-16. Все мои снаряды и патроны были
израсходованы. Оружие замолчало. Я перезарядил его и в бессильном отчаянии
нажал на спуск, уже не целясь. Сиротливая зеленая нитка протянулась вниз, в
темноту. Что такое? Внизу ничто не просматривалось. Слева чуть рдело небо и
бледно мерцал горизонт. Впился глазами в остатки зари, будто в моей власти
было ее задержать. Она быстро бледнела, растворялась, гасла. Подо мной
сплошная тьма. В погоне за разведчиком на большой высоте, где еще светло, я
не заметил, как на землю опустилась ночь.
Где я? Леденящий ужас резанул по сердцу. Почему-то прежде всего
вспомнил Сергея Лазо, сожженного японцами в паровозной топке, потом летчика
республиканской Испании Владимира Бочарова. Он вынужденно приземлился на
вражеской территории. Фашисты его пытали, но не добились ни слова. После
этого тело Бочарова разрезали на куски и сбросили в ящике с парашютом прямо
на Мадрид...
Весь пыл бесплодной погони угас. Несколько секунд я летел в полной
растерянности, ничего не предпринимая. Вихрь печальных мыслей сковал волю.
Прибор показывал 7600 метров высоты, но я не ощущал ни кислородного
голодания, ни холода: страх японского плена захлестывал все. Слова боевых
инструкторов об осмотрительности наполнились новым, физически ощутимым
смыслом.
Я силился припомнить, где летел. Ни времени взлета, ни курса, с каким
сломя голову погнался за разведчиком, не запомнил. Да я об этом и не думал.
Теперь я не могу определить, хотя бы приблизительно, свое местонахождение.
Кроме тьмы, укрывшей от меня землю, внизу ничего нельзя было
обнаружить. При моем суетливом озирании по сторонам самолет часто накренялся
то на одно, то на другое крыло, стрелка компаса разболталась, и я усомнился
в правильности ее показаний.
- Паникуешь! - громко упрекнул я себя. - Компас врать не может: здесь
никаких магнитных аномалий нет. - И уже в отчаянии закричал на себя: -
Действуй по правилам, как учили!
Собственный крик и самовнушение подействовали. Засек по часам время. С
большим трудом прекратил беспорядочное колебание компаса и отсчитал курс
полета.
Растерянность, парализовавшая волю, под действием двух-трех маленьких,
но осмысленных решений исчезла. Мысль заработала четче и яснее. Постарался
восстановить схему полета. Припомнив, что помчался за разведчиком на зарю, а
потом ринулся за ним вправо, я по карте приближенно взял направление на свой
аэродром и стал снижаться.
Теперь жизнь действительно была поставлена на карту.
Время шло поразительно медленно. В кабине стало темно. Стрелки приборов
и надписи без специальной подсветки различались плохо. Попытался включить
освещение кабины - не удалось: самолет не был подготовлен к ночным полетам.