"Андрей Воронин. Отражение удара ("Инструктор ГРУ") " - читать интересную книгу автора

примерный семьянин и усердный работник, любитель собирать грибы и сидеть у
телевизора с газетой на коленях и бутылочкой холодного пивка под рукой.
Зато в другой, в той, которую днем забываю, я - кровожадный маньяк,
который рыщет по улицам в поисках жертвы и между делом творит мелкие
пакости. Похоже, по ночам мне абсолютно все равно, как именно пакостить
роду человеческому - лишь бы нагадить посильнее, дать выход накопившейся
за день злобе. Черт, да какой еще злобе? Откуда она во мне берется?"
На этот вопрос ответа не было, так же, как и на множество других.
Например, Сергей Дмитриевич никак не мог понять, когда же, в таком случае,
он успевает высыпаться. Поспать он любил и при случае мог проваляться в
постели до полудня. Получалось, что он и спал как бы по частям: дневной,
всем известный и ни у кого, даже у себя самого, не вызывающий интереса
Сергей Дмитриевич Шинкарев, как и положено обывателю, ложился спать после
вечернего телесеанса и просыпался утром по звонку будильника, а его
вторая, никому не известная темная половина как раз в этот момент
засыпала, да так крепко, что он на протяжении многих лет даже не
подозревал о ее существовании.
"Раздвоение личности, - подумал он. - Шизофрения. Да нет, пожалуй,
шизофрения - это что-то другое.
Похожее, но другое." Он решил, что надо будет посмотреть определение
слова "шизофрения" в каком-нибудь справочнике или словаре медицинских
терминов, но это была, как любили выражаться в дни его молодости, зола.
Какая разница, как называется болезнь, если ты все равно не можешь от нее
избавиться? Слова ничего не меняют, даже наоборот: чем больше слов, тем
больше путаницы.
Сергей Дмитриевич вдруг осознал одну простую вещь: дело было не в
том, каким именно словом обозвать творившийся с ним и внутри него кошмар,
а в том, как ему теперь поступать. Если верить фактам - а не верить им
было нельзя, он до сих пор ощущал ноющую боль в ушибленном лыжной палкой
(надо же!) боку, - получалось, что в данный момент Шинкарева ищет вся
столичная милиция, да и сосед по лестничной площадке наверняка дорого дал
бы за то, чтобы узнать, кто разукрасил его машину. Все эти люди были
загонщиками, а он, Сергей Дмитриевич Шинкарев - дичью, сезон охоты на
которую открыт круглый год. Охотники были в своем праве, этого Шинкарев не
отрицал, поскольку при свете дня свято чтил Конституцию, Уголовный Кодекс
и постановления городских властей. Но существовал другой закон, который,
как понял вдруг Сергей Дмитриевич, был выше всех писаных и неписаных
кодексов - неоспоримое, заложенное природой право живого существа на
самозащиту.
Он не виноват, что так вышло, что таким родился, и не собирался по
собственной инициативе сдаваться обществу, которое довело его до
сумасшествия. "Да, - с ожесточением подумал Шинкарев, - до самого
настоящего сумасшествия. Как еще это назвать, если я сижу за завтраком,
ничего не помню и пытаюсь не то разделить себя пополам, не то, наоборот,
сложить вместе разналивающиеся половинки? Нечего тут складывать, нечего
делить - я это я, и точка. Кто же станет меня любить, если не буду делать
этого сам? Жена ко мне привыкла, всем остальным на меня начхать, и никто,
кроме меня самого, не в состоянии мне помочь. Вернее, помочь мне, скорее
всего, просто невозможно. Либо это как-нибудь пройдет само, либо я пропал.
Но помогать упечь себя в дурдом, а то и за решетку, не стану, это уж как