"Андрей Воронин. Последний Самурай ("Инструктор ГРУ")" - читать интересную книгу автора

и он поспешно нашарил босыми ногами овчинные тапочки. Сон как рукой сняло.
Вставая, Карим зябко поежился, и ночная прохлада была здесь ни при чем: он
уже знал, кто пришел. Хотелось бы ему этого не знать...
Карим потянулся за штанами, но тот, кто стоял в темноте за окном, не
хотел ждать: он снова принялся стучать по стеклу - тихо, осторожно, но
требовательно. Карим встал, почесываясь, подошел к окну и отодвинул
занавеску. По сравнению с царившим в комнате мраком тьма на улице была
все-таки пожиже, и ему удалось разглядеть смутные очертания маячившей за
окном человеческой фигуры. Вдали, на площади перед комендатурой, горел
одинокий фонарь.
Стараясь не шуметь, он вышел в прихожую, включил свет и отодвинул
засов на входной двери. Дверь приоткрылась, и в щель проскользнул человек.
Он был одет как местный житель: заправленные в высокие сапоги мешковатые
брюки, старомодный пиджак, белая рубашка без галстука, но с наглухо
застегнутым воротом, каракулевая папаха, - и, если бы не автомат, Карим
мог бы его не узнать, тем более что усы и бороду он сбрил.
За первым гостем в дом протиснулся второй. Насчет этого можно было не
сомневаться. Длинный, тощий и угловатый, как складной плотницкий метр,
бородатый, черный, как головешка, с загорелым и обветренным лицом, посреди
которого стоп-краном торчал гигантский кавказский нос, с грязной зеленой
повязкой на голове, в потрепанном камуфляже, весь увешанный какими-то
подсумками, чехлами, ножнами и гранатами, в облепленных грязью армейских
ботинках, с ручным пулеметом поперек живота - не человек, а агитационный
плакат, ходячее воплощение джихада.
Близкопосаженные по бокам огромного носа нагловатые, навыкате, глаза
с мутными желтоватыми белками недобро поблескивали, мосластые исцарапанные
пальцы нервно тискали приклад пулемета, как будто парень только и ждал
повода открыть пальбу - веером, от живота, по всему, что шевелится. В
клочковатой черной бороде застрял мелкий мусор - какие-то травинки,
микроскопические кусочки коры и Аллах ведает что еще. Карим никак не мог
отделаться от неприятного ощущения, что там, в бороде, кто-то ползает:
судя по запаху, который исходил от пулеметчика, это могло оказаться
правдой. Это был густой и тяжелый окопный дух, который ни с чем не
спутаешь. Несколько месяцев назад сам Карим пах точно так же, и ему
потребовалось много времени и очень много мыла, чтобы вытравить эту вонь,
застрявшую не столько в порах его тела, сколько в мозгу.
Гостей было двое, но они каким-то образом ухитрились заполнить
просторную прихожую целиком, так что для Карима в ней почти не осталось
места. Он попятился к дверям кухни, ощущая себя очень неловко в мятых
сатиновых трусах, растянутой майке и стариковских овчинных шлепанцах на
кожаной подошве. Впрочем, "неловко" - это совсем не то слово! Он ощущал
себя беззащитным, как это всегда бывает с полуголым человеком, оказавшимся
в обществе вооруженных до зубов громил.
- Здравствуй, Карим, дорогой, - сказал тот, что был в папахе,
отставляя к стене автомат и распахивая объятия. - Давно не виделись. Я
вижу, у тебя все хорошо. Работа, дом, молодая жена...
- Здравствуй, Руслан, - с вымученной улыбкой ответил Карим. - Рад
тебя видеть.
Они обнялись как братья. Долговязый пулеметчик наблюдал за этой
трогательной сценой с угрюмой настороженностью, словно в любую минуту