"Константин Воробьев. Крик (Повесть)" - читать интересную книгу автора

не любит? А вот капитан любит, я ведь это вижу и знаю. И я люблю его тоже.
Я рассказал Васюкову о хозяине хаты и о Крылове.
- Все ясно, - сказал он. - Сознательный малый. Один на весь взвод
оказался... Валенки - тоже его работа! Что ж, бдительные люди нам с тобой
позарез нужны... Как ты думаешь, не закрепить ли ПТР за младшим сержантом
Крыловым? Оружие это грозное, отношение к себе требует бережное. Доверим?
- Конечно, доверим, - сказал я.
В двадцать ноль-ноль я был за углом сарая, как штык. Маринка уже ждала
меня, и я снова стал спиной к убитой лошади и полетел над землей.
- Давай уйдем отсюда. Нехорошо как-то тут... - сказала Маринка.
- А куда? - спросил я.
- К амбару.
- Я на один час только.
- А мы бегом.
- Ну давай, - сказал я, и мы побежали по огородам, и она держала меня
за указательный палец, как маленького. Крыльцо амбара было припорошено
снегом и я стал разметать его шапкой, а Маринка наклонилась ко мне и
изумленно-испуганно спросила на ухо:
- Что ты делаешь?
- Сядем, - сказал я. - Ты не бойся... Я же обещал...
Я притянул ее к себе на колени и ощутил грудью стук ее сердца - как у
голубя.
- Дурочка! Что ты во всем этом понимаешь!
- В чем? - спросила она.
- В том, какая ты у меня... В нашей с тобой любви.
- Непутевая она у нас... Если б не война!..
- Тогда бы я не встретил тебя.
- А я и без тебя встретила б!
- Кого?
- Как кого? Тебя. Ты где жил?
- В Обояни.
- Ну и приехала б!.. А там у вас одеколон делают?
- Кирпичи, - сказал я.
- Обоя-ань... Расскажи мне о себе. Все-все!
Я рассказал все-все и сам удивился тому, как это было немного. Мы жили
с матерью в Медвенке. Это райцентр. Мать была там учительницей. Я закончил
десятилетку, но не в Медвенке, а уже в Обояни; в 1937 году маму уволили, а
меня исключили из комсомола. За что? У нас было несколько томов
"Отечественной войны 1812 года", и мы с матерью знали всех генералов от
Барклая-де-Толли до Тучкова-третьего. Ну, вот за этот интерес к русским
генералам... А в Обояни я вступил в комсомол снова. Скрыл прошлое - и
вступил!
- Приняли? - спросила Маринка.
- Кто? - не понял я. - Те, что исключали?
- Да нет, вообще.
- Приняли. - И я ругнулся, так, чтоб отвести душу.
- Не ругайся, - попросила Маринка. - Ты очень любишь ругаться. Прямо,
как мой отец. Он тоже часто выражался...
- А где он? - спросил я.
- На фронте... Два месяца нету писем... Где это Шклов находится, не