"Константин Воробьев. Крик (Повесть)" - читать интересную книгу автора

знаешь?
Я подумал о своем последнем письме маме, посланном еще из Мытищ, о
крыше и выбитых окнах в Маринкиной хате, о погребе и Кольке, и что-то
обидное шевельнулось во мне к самому себе. Почему-то мне вспомнилось, что
самым ненавистным словом у мамы было "проходимец". Хуже такого определения
человека она не знала.
- Ты чего замолчал? - спросила Маринка.
- Думал, - сказал я.
- О чем?
- О себе... И о тебе тоже... Знаешь, у нас все с тобой должно быть
хорошо и правильно! Давай поженимся...
То, что я сказал - поженимся, - отозвалось во мне каким-то протяжным,
изнуряюще благостным звоном, и я повторил это слово, прислушиваясь к его
звучанию и впервые постигая его пугающе громадный, сокровенный смысл.
Наверно, Маринка тоже ощутила это, потому что вдруг прижалась ко мне и
притаилась.
- Поженимся! - опять сказал я.
- Что ты выдумываешь, - произнесла наконец Маринка. - Где же мы...
Война же кругом!
- Черт с нею! - сказал я. - Мы поженимся так пока, понимаешь? А после
войны только будем как настоящие муж и жена. Хорошо?
- Что ты выду-умываешь!..
- Завтра поженимся, в день моего рождения...
- Господи! Что ты говоришь? - воскликнула Маринка, и в эту минуту она
была очень похожа на свою мать, когда та увидела лошадь в сенцах и сказала:
"Господи". - У меня же тоже двадцать второго ноября день рождения! Ты
вправду?
- Ну да. Двадцать один стукнет. Ты думаешь, я молоденький?
- Не-ет, я и не думала... А мне тоже восемнадцать стукнет. А ты думал,
сколько?
- Пятьдесят шесть, - сказал я.
- Что ты! Маме и то сорок пять только!..
- Дурочка ты!..
Возвращался я бегом, и подмерзший снег не скрипел, а пел у меня под
ногами, и мысленно я пел сам, и со мной пела вся та ночь - чутко-тревожная,
огромная, заселенная звездами, войной и моей любовью. Я хорошо понимал, что
моя радость "незаконна", - немцы ведь подходили к Москве, но все равно я не
справлялся с желанием поделить свое счастье поровну со всеми людьми.
В окопе с дежурным отделением был Васюков.
- Как дела? - спросил я его.
- Все в порядке, - ответил он. - А у тебя?
Мы сошли с ним к проволочному заграждению, широкой кривулиной
уходившему в лунно-дымную даль центра обороны. На кольях и на колючей основе
проволоки мерцали блестки легкого инея, и все это безобразное нагромождение
казалось теперь осмысленно безобидным, нарядным, кружевным.
- Послушай, Коля... Понимаешь, я женюсь! Завтра женюсь, - бессвязно и
благодарно сказал я Васюкову. Он посмотрел на меня, отступил в сторону и
спросил, давясь хохотом:
- Только жениться? А иначе, значит, никак? Молодец девка!..
Я ударил его дважды, и в окоп мы вернулись порознь.