"Константин Воробьев. Это мы, господи!.." - читать интересную книгу автора

кольцо, другой за шею. Никто не мешал самоубийце. Зачем?.. Подогнув ноги, он
резко опустился, и скрежет зубов и хрип горла вытолкнули синий клубок пены
на волосатый подбородок...
Закинув руки за голову, Сергей ходил по камере. Нет, теперь уж ничего,
ничего нельзя было сделать... Оставалось последний раз прошагать мысленно
свои двадцать три года. Нет, в прошлом все было как надо... Иначе он и не
мог. Только так, как было и должно быть! И только обрыв этой немноголистной
повести нелепый... без подписи, без росчерка...

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Страх, как и голод, истерзав и скомкав тело, делает его со временем
бесчувственным, апатичным и ленивым к восприятию ощущений. Шестеро
смертников к концу ночи выглядели спокойней. Серые их лица хранили
покорность и бесстрастье, и лишь инстинктивная воля к самосохранению согнала
всех в тесную кучу в дальнем углу нар.
Тело удавленника, нелепо перекосившись, было обращено лицом к
смертникам, полузагораживая дверь камеры. Длинный раздувшийся язык бычиной
селезенкой выполз изо рта висевшего и загнулся в сторону уха. Огромными
оловянными пуговками синели выкатившиеся из орбит глаза и, казалось, вот-вот
упадут на доски нар, как падают с дуба созревшие желуди.
Тихо в камере. Выплеснули с вечера смертники с хрипом горловым испуг и
муки, протест и жалобы. Пусто в голове. Лень в теле. Лишь неугомонное сердце
отбивает без устали удары-секунды. Что же ты, сердце? Куда ты? Ну, замри на
минуточку, останови ночь! Ты знаешь ведь, сердце: мы мало жили... Слышишь,
мое сердце? Знаешь? Я хочу жи-иить!!!
И в назначенное время услышали смертники за дверью топот кованых сапог
и грохот открываемой двери. Вот оно! Как подброшенные током огромной силы,
вспрыгнули смертники на ноги и... стали прятаться друг за друга. Ломая
пальцы чьих-то рук, обхвативших его живот, Сергей тихо двинулся по нарам
мимо удавленника к двери, туда, где стали у стены четыре гестаповца в черных
клеенчатых плащах. Словно по команде, они держались левыми руками за пряжки
своих поясов с надписью "с нами бог", а правыми придерживали у бедер черные
автоматы. Два надзирателя и давний знакомый Сергея - начальник вещевого
склада - стояли поодаль у самой параши.
- Куликов!
- Попов!
- Руссиновский!
Надзиратель сложил листок, ожидая вызванных. Гестаповцы молча
разглядывали висевшего.
- Я - Попов...
В первый раз Сергей заметил, какие добрые и умные глаза у этого парня.
Высокий белый лоб его пересекала темная косичка спутанных волос, серые
впалые щеки подергивались энергичным сжатием зубов.
"Такие не ползают на коленях!" - подумал о нем Сергей и, подойдя к
Попову, стал рядом.
- Я - Руссиновский.
За дрыгающие желтые ноги и дулей выпятившуюся голову на длинной шее
принесли надзиратели Куликова из угла камеры. Он не стонал и даже не плакал.
Неподвижными рыбьими глазами изумленно уставился он на гестаповцев, сидя у