"Константин Воробьев. Это мы, господи!.." - читать интересную книгу авторастол, на котором стоял теперь кувшин с водой и лежала рядом резиновая
дубинка. "Это они меня бананом... но почему же я не помню, когда... и не больно?" - удивился Сергей. - Так... Значит, ты говоришь, отдал парашют крестьянину... А потом что? Сквозь лениво гудящий звон, разлитый в голове-комнате, в уши еле проникал звук голоса гестаповца. Казалось, тот говорил с Сергеем по телефону на огромном расстоянии. - Потом? А-а, вот вы... И голос не его был, не Сергея. Наверное, рот свесился за окно и там дребезжит треснувшим армейским котелком. - Да, да! Куда шел ты потом? - В .. знаешь? - Что-о? Это как? Гестаповец оживился и, резко ерзнув на стуле, в первый раз уставился зелеными глазами на Сергея. На его длинной шее смешно дергалась жила, по синеве бритых щек запрыгали желваки. - В сентябре попал в плен... везли. Я двадцать пять дней бежал... Все! Побледневшие щеки гестаповца отчетливо выдавали ставший багровым нос. Медленно поднявшись со стула, он перекинул через стол туловище: - Я тебя вижу насквозь, мерзавец! - Скверное удовольствие для тебя!.. - Где бежал? - Близ... мм-м... Шяуляя. - Альзо! - вдруг крикнул фашист, и кто-то сзади легко и быстро вырвал половицы из-под ног. Опять куда-то боком полетел Сергей, раздвигая мягкую И вновь, стоя уже у стены, Сергей глотал струи воды, стекавшей по щекам и лбу. Она холодным кинжалом раздваивала спину, сбегая струйкой с головы к ногам. Дуло браунинга сычиным глазом уставилось в лоб Сергея. Глаз то отодвигался, то льнул совсем близко к телу, и Сергей бессмысленно глядел то в него, то в рот гестаповца, что-то неслышно кричащий... ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Каждый день в шесть часов утра двор тюрьмы заполнялся заключенными. Приходил конвой, зачитывались фамилии, и серая толпа, построенная по пять, покидала тюрьму, направляясь на сахарный завод. В первые дни фамилия и имя "Руссиновский Петр" по нескольку раз повторялись начальником конвоя. - Где Руссиновский? Где он? Где Петр Руссиновский? Забывал Сергей свое новое имя и, спохватившись, кричал: - Я! Паневежис по утрам спал. За поузоренными легким морозом окнами плавала в спальнях серая предрассветная звень тишины и покоя, курились топкие кровати горячим дыханием разморенных тел и терпким запахом молодоженства. - Ттр-ррум-ттр-ррум-ттр-ррум-ттр-ррум! - чешут клумпы булыжник мостовой, похожий на спины еще не проснувшихся черепах. - Ттрум-ттр-ррум-ттр-ррум-ттр-ррум! - и шевельнет рыжими ушами уснувшая среди улицы пегашка с малость подгулявшим извозчиком; сплюснет нос о стекло окна неспокойно спящая по утрам девушка, прикрывая ладонями тоскующие по ласкам груди. И опять: |
|
|