"Курт Воннегут. Рецидивист (или "Тюремная пташка") (роман)" - читать интересную книгу авторасамое подходящее местечко для рук. А во-вторых, над дорожкой к
крыльцу старое, согнутое дерево нависает, тень дает. Яблоня это была дикая, по весне вся в цвету. /* Аллюзия на знаменитую фотовыставку "Семья человеческая", популярную в Америке в 30-40-е гг./ Спросите: она набожная, что ли, Рут ваша? Нет. Она из такой семьи происходила, где ко всем формальным обрядам относились очень скептически - нацисты рассматривали подобный скепсис как проявление еврейского духа. Близкие Рут верующими себя не считали. Я ее как-то спрашиваю: "Ты, когда в лагере была, пробовала найти утешение в религии?" - Нет, - говорит. - Я же понимала: Бог в такие места никогда не наведывается. И нацисты это понимали. Оттого и не боялись ничего, им только весело было. В этом сила их была, нацистов то есть. - говорит. - Они насчет Бога лучше прочих понимали. Им было известно, как сделать, чтобы Бог в их дела не вмешивался. До сих пор голову себе ломаю, что она имела в виду, когда как-то на Рождество произнесла за столом тост, году в семьдесят четвертом это было или что-то вроде того. Тост я один и слышал, потому как никого больше у нас в бунгало не было. Сыночек даже открытки рождественской не прислал. А произнесла она вот какой тост, и я бы не удивился, если бы при первой же нашей встрече в Нюрнберге то же самое от нее услышал, только бы логично было: Так и сказанула. Да, значит, сижу я на койке своей тюремной в Джорджии, руки старческие в пятнышках сложил - ну, в точности как у Альбрехта Дюрера на рисунке, - и жду, когда опять для меня жизнь на воле начнется. Нищий я был, гол как сокол. Все сбережения свои ухнул, и страховку пришлось продать, и машину - фольксваген у меня был, и кирпичное бунгало в Чеви- Чейз, штат Мэриленд, - адвокатов ведь надо оплачивать, хотя зря старался, уж какая там защита. Адвокаты утверждают, что я им еще сто двадцать пять тысяч долларов должен. Возможно. Все возможно. Тут бы в самый раз славу свою запродать, только не для меня это. Я был самый старый из всех, кому пришлось держать ответ за Уотергейт, и меньше других известен публике. Никакого интереса для нее не представляю, а все оттого, думаю, что мне особенно терять нечего было - ни власти у меня, ни денег. Другие-то, кто со мной в заговоре состояли, они, как бы это выразиться, пенки снять сумеют, хоть на самой высокой колокольне суп вари. А тут что: ну, забрали чиновника, который в полуподвале штаны протирал. Что мне сделать-то могли? Разве что еще ножку подпилят на стуле моем, и без того колченогом. Да мне и самому было наплевать. Жена у меня умерла за две недели до моего ареста, сын со мной и разговаривать не желал. А |
|
|