"Курт Воннегут. Рецидивист (или "Тюремная пташка") (роман)" - читать интересную книгу автора

шестого, Рут стала моей женой. Нюрнбергский процесс закончился.
В тот день, когда мы поженились и, похоже, сделали своего
единственного ребенка, рейхсмаршал Герман Геринг надул тех, кто
его вешать собирался, - цианистый калий проглотил.
Витамины да соли разные Рут на ноги поставили, да еще белки,
а главное, само собой, уход заботливый, с любовью. Всего три
недели в госпитале провела, а вижу, становится настоящей
интеллигенткой из Вены - остроумной, жизнерадостной. Взял я ее
на службу в качестве своего личного переводчика, и всюду она со
мною разъезжала. С помощью еще одного знакомого по Гарварду,
незаметного полковника, который в Висбадене в службе тыла рабо-
тал - уж наверняка на черном рынке промышлял, - удалось мне кое-
какую одежку для нее раздобыть, за которую - ума не приложу,
отчего, - не пришлось выложить ни доллара. Шерсть шотландская,
все хлопковое из Египта, а шелк, надо полагать, прямиком из
Китая. Туфли французские, к тому же сделанные еще до войны.
Помню, одна пара из крокодиловой кожи была, и к ней сумочка
такая же. Цены этому барахлишку не было, ведь по всей Европе, да
и Северной Африке тоже, нигде бы магазинчика такого не
отыскалось, чтобы подобный товар в те годы предлагал. И размеры
- ну в точности как на Рут сделано. Приволокли ко мне в офис
картонные коробки с этими сокровищами, которые на черном рынке
раскопали, а в коробках, мол, бумага, документы размножать, -
собственность королевских военно-воздушных сил Канады. Привезли
это добро двое неразговорчивых молодых людей, армейской
санитарной машиной воспользовались, какая осталась от немцев.
Один из них - Рут сразу догадалась - бельгиец был, а другой
литовец, как моя мать.
Принял я доставленное, на самое крупное нарушение пошел, пока
состоял чиновником государственных служб, да что крупное -
единственное это было у меня нарушение - до Уотергейта. И пошел
я на него из-за любви.
Про любовь я с Рут разговоры повел, сразу как она из
госпиталя выписалась и поступила ко мне на работу. Она же в
ответ все шуточки, все замечания всякие проницательные - только
очень уж мрачно она настроена была. Считала, и должен признать -
не без причины, что люди все до одного по природе своей злые, и
нет особой разницы, мучители они, жертвы или так себе,
безучастные наблюдатели. Ничего от них, говорит, ждать не
приходится, только трагедии бессмысленные из всех их затей
получаются, потому что не хватает соображения, чтобы добром дело
окончить, даже если хотят добра. Мы, говорит, вроде опухоли, вот
один участочек вселенной из-за этой опухоли уже омертвел, только
она дальше и дальше пойдет.
- Что это вы мне все про любовь да про любовь, - сказала она
как-то, когда я только начал за нею ухаживать. - Я ведь так
думаю, что лучше бы всего детей вообще больше не рожать, пусть
человечество на нас закончится.
- Ничего вы такого не думаете, - говорю, - меня не обманете.
Да бросьте, Рут, я ведь вижу, в вас столько жизни!