"Курт Воннегут. Рецидивист (или "Тюремная пташка") (роман)" - читать интересную книгу автора

для всех несчастных рабочих твой отец и
Бартоло. В этой борьбе ради жизни найдешь
ты настоящую любовь, и тебя полюбят тоже.

Никола Сакко (1891-1927) - из предсмертного письма своему
тринадцатилетнему сыну Данте, написанного 18 августа 1927, за
три дня до казни в Чарлзтаунской тюрьме, Бостон, штат
Массачусетс. Бартоло - это Бартоломео Ванцетти (1888-1927),
казненный в ту же ночь, на том же электрическом стуле -
изобретении одного дантиста. Тогда же и тем же способом казнили
совсем уж теперь забытого Селестино Мадейроса (1894-1927),
признавшегося, что это он совершил преступление, в котором
обвиняли Сакко и Ванцетти, когда приговор самому Мадейросу,
осужденному по обвинению в другом убийстве, рассматривал
апелляционный суд. Мадейрос был уголовник, снискавший дурную
славу, но перед смертью он вел себя благородно.



РЕЦИДИВИСТ

1

Идет жизнь помаленьку, идет, а дураку скоро становится не за
что себя уважать, распрощался он с гордостью своей, распрощался
и не встретится, пожалуй что, до самого Судного дня. Прошу вас,
обращайте внимание на даты, потому что в этой книжке, которая, в
общем-то, представляет собой историю моей жизни, даты такие же
герои, как люди. Год тысяча девятьсот двадцать девятый сокрушил
американскую экономику. Год тысяча девятьсот тридцать первый
сделал меня гарвардским студентом. А год тысяча девятьсот
тридцать восьмой принес первую должность в правительственном
учреждении. Сорок шестой одарил супругой. Сорок шестой -
неблагодарным сыном. Пятьдесят третий выставил из
правительственного учреждения на улицу.
Понятно, отчего я к датам точно к живым лицам отношусь.
Тысяча девятьсот семидесятый дал мне работу в Белом доме, где
был Никсон. Тысяча девятьсот семьдесят пятый послал в тюрьму за
личные мои - какой абсурд! - преступления, которые
способствовали американскому политическому скандалу, известному
под собирательным именем Уотергейт.
Тысяча девятьсот семьдесят седьмой - три года назад, выходит,
это было - вроде как обещал выпустить меня на свободу. Я тогда
себя чувствовал так, словно на помойке очутился. Таскал
комбинезон линючего зеленоватого цвета, роба у нас была такая.
Одеяло, две простыни, подушку вместе с робой этой верну
правительству, все у меня на коленях горкой сложено. А поверх
горки руки сцепил старые, все в пятнышках. Сижу, тупо стену
разглядываю, а камера моя на третьем этаже, в тюремном бараке,
который на задах авиабазы Финлеттер, тридцать пять миль от