"Андрей Волос. Хуррамабад" - читать интересную книгу автора

вдруг зажмурился, заморгал и стал тереть глаз кулаком.
- Какая, какая птица? - забеспокоилась она. - Что такое?
- Соринка, - проскрипел он.
Глазу было больно.
- Сорока? - удивилась она. - Их тут отродясь не было.
- Соринка, говорю! - закричал он. - Соринка в глаз!
- Что ты кричишь! - обиделась бабушка. - Я и так все хорошо слышу. Дай
сюда!
- Что я тебе могу дать, - буркнул он. - Глаз ведь не вынешь.
- Что? Говори погромче.
- Но я ведь не могу орать на все кладбище! - закричал он, закрыв
ладонью один глаз и вытаращив другой. - Мы с тобой всех покойников
расшугаем!
- Тьфу! - плюнула бабушка на землю. - Типун тебе на язык! Что говоришь!
Дай сюда! Дай!
Кряхтя и морщась, он в конце концов согласился подставить судорожный
слезящийся глаз, стараясь раскрыть его как можно шире - вопреки конвульсиям
сопротивляющихся век. Ему пришлось согнуть ноги в коленях. Стоять так было
неудобно, зато бабушка имела теперь возможность нависнуть над его
запрокинутым лицом. Он едва не вырвался, когда она неожиданно грубо
растопырила ему глаз пальцами и резким коршуньим движением сунула туда, в
плоть, привыкшую лишь к нежным касаниям невесомой слезы, дерюжный угол
носового платка. Он дернулся было и через мгновение уже свободно моргал, а
бабушка совала ему в нос чернеющую на ткани платка соринку:
- Видишь? Видишь?..
- Прямо бревно какое-то, - кивнул он. - Вижу. Пошли, что ли?
- Промой водичкой, - посоветовала она.
- Уже все прошло. Берись.
- Что?
- Берись, говорю! - громко повторил он. - Пойдем. Все в порядке.
- Пойдем, - согласилась она. - Отдохнули.
Она крепко держалась за его руку - даже крепче, чем это ей нужно было.
В действительности возможность опереться не избавляла ее даже от части тех
тягот, которыми сопровождалась так называемая ходьба. Разве морально было
легче. Но ему лучше, разумеется, быть уверенным в том, что его помощь крайне
необходима. Да и в самом деле - без него она бы не рискнула идти. Не
больно-то с такими ногами походишь...
Еще вот глухота. Одно ухо почти совсем не слышит. Другое - с грехом
пополам. Хорошо еще, когда с одним человеком разговариваешь. Пристроишься
кое-как, подсядешь к нему под нужным углом, сосредоточишься - и все хорошо.
А когда он еще чуть погромче говорит, то и совсем прелесть. Но вот если
сразу несколько - ни черта не понять. Голоса перепутываются, гул, звон -
будто под колоколами сидишь. Вот и на скамейке во дворе она разлюбила бывать
из-за этого. Соберутся бабки - чуть ли не вдесятером - и галдят каждая свое.
Хорошо, если хоть одна замолчит на минуту. Прежде она тоже пыталась наугад
вставить словечко, ведь говорят-то все всегда об одном и том же, можно даже
и не слушать - большей частью о детях, потом о болезнях, вот и все, пожалуй.
Редко-редко кто о жизни что-нибудь вспомнит, это она одна такая
вспоминальщица, вся жизнь - будто кино перед глазами, только рассказывай...
Да, так вот, пыталась наугад вставлять свое, и обычно получалось, но