"Андрей Волос. Хуррамабад" - читать интересную книгу автора

Весна тридцать восьмого года была такой же стремительной, как первый
язык воды, пущенной в хлопковый ряд. Она плеснула бешеными ливнями,
вспучилась зеленью, но скоро замолкла, сжалась и уступила место истинной
хозяйке края - тихой стеклянной жаре.
Лепить кизяки помогала Тане дочь, и минут пять Сухонцев стоял молча у
корявой ограды, сооруженной из кривых жердей и отделявшей белую раскаленную
пыль улицы от белой раскаленной глины палисадника, где в неподвижном
воздухе, похожем на застывшее пламя, мрели пыльные листья клещевины и
карагача.
Он смотрел, как они месят зелено-коричневую массу, разбавленную крапом
рубленой соломы, как пришлепывают лепешки к белой стене кибитки, делая ее
похожей на клочок коровьего выгона, вставшего вверх тормашками. Потом
прокашлялся и переступил ногами, отчего белая шелковистая пыль в очередной
раз заплескала сапоги до голенищ.
- Можно, Татьяна Петровна? - спросил Сухонцев.
Таня смотрела на него прищурившись, растопырив перед собой руки и
развернув их ладонями так, словно показывала солнцу, что в них ничего нет.
Сухонцев поправил тряпичный сверток, который держал под мышкой.
- Заходите, Владимир Александрович, - сдержанно сказала Таня. - Я
сейчас.
Отмывая завоженные по локоть руки в теплой арычной воде, она гадала -
за солью пришел Сухонцев или не за солью? Соль продавали в базарные дни
розовыми глыбами, крупитчато сверкавшими на солнце. Дома ее толкли круглым
камнем. Время от времени Сухонцев заходил к ним и просил щепотку у нее или у
мужа, если тот был дома. С солью у Сухонцева вечные неполадки - живет один,
вот и неполадки. Был бы женат - другое дело. В его годы еще не поздно было
подумать о женитьбе, да только здесь незамужних русских женщин не было, а в
Россию Сухонцев никогда не ездил, словно прирос к этому долинному пятаку, со
всех сторон огражденному горами, откуда даже до Хуррамабада было не так
просто добраться.
Когда она вошла в дом, вытирая руки о подол платья, Сухонцев сидел у
стола, склонив седой стриженый затылок, а перед ним на столе во всю ширь
лежало его зеленое пальто, выставив вперед бобровый воротник, и от одного
взгляда на его добротность и толщину становилось еще жарче.
- Батюшки-светы, - сказала Таня с усмешкой, бросая влажный подол и беря
со стола спички. - Продаете, что ли, Владимир Александрович?
- Помилуйте, Татьяна Петровна, - невесело сказал Сухонцев. - Я не
продавец.
Таня зажгла керосинку и поставила на нее кастрюлю с водой. Керосинка
потрескивала, но все же исправно добавляла к духоте кибитки свой, особенно
ядовитый пахучий жар.
- Жарко, - заметил Сухонцев, глядя в сторону. - Весна в этом году
ранняя. Я пальто вам принес, Татьяна Петровна. Не сочтите за труд, положите
где-нибудь у себя. Пусть полежит.
- Я думала, вы за солью, - сказала Таня. - Да пусть лежит, жалко, что
ли.
- Я скоро могу уехать, - подумав, неопределенно сказал Сухонцев. -
Когда вернусь, возьму. Будет у меня пальто.
Он усмехнулся.