"Андрей Волос. Хуррамабад" - читать интересную книгу автора

дорога, с которой свернули. Кузнецов толковал что-то о вредителях
хлопчатника, размахивал руками, словно не на лошади сидел, а в кресле.
Солнце садилось, Кузнецов смотрел на нее искоса, и было видно, что он, к
счастью, человек довольно робкий. Ей нужно было приехать и убедиться,
убедиться - и все. Потом она поедет назад. Темнело быстро. Она заикнулась
было о привале, но Кузнецов воспротивился.
Она устала. Воздух стал сиреневым, показались звезды. Скоро стало
совсем темно. Луна должна была вылезти к середине ночи. Копыта стучали по
камню, скрежетала иногда подкова, задев краешком. Они двигались берегом
какого-то ручья, и он угрюмо шумел в темноте, словно катил камни. Может
быть, так оно и было.
Кузнецов молчал, спина его покачивалась, он слился с лошадью, и было не
понять - где лошадь, где Кузнецов. Ей казалось, что в глазах полно песку.
Где-то очень вдалеке послышался лай, и она подумала, что близится какое-то
жилье, но седло под ней все качалось и качалось, и этому не было конца.
Потом она увидела - точнее, угадала, - сливавшиеся с темнотой приземистые
строения... какие-то заборы... ни огонька... остервенелый лай собак...
Несколько раз сворачивали... она обреченно качалась в седле, с отчаянием
понимая, что никогда уже отсюда не выберется. Луна сегодня была тусклой,
багровой. Вот ее закрыли ветви деревьев. Вдруг Кузнецов остановился, и тогда
ее лошадь тоже стала. Тьма кромешная. "Все, приехали", - сказал Кузнецов и
растворился в темноте. Она ничего не видела, кроме нескольких неярких звезд
над головой. Тени, тени ночи - и больше ничего. "Слезать?" - спросила она.
Ей показалось, что Кузнецов что-то буркнул из темноты. Она помедлила, потом
спешилась, взяла повод покороче и стояла так, беспомощно всматриваясь в
темноту. Лошадь переступила передними ногами, фыркнула. Послышался громкий
лай. Потом она повернулась и вдруг увидела огонек. Больше огней не было, но
один она все-таки отчетливо увидела. Это не была звезда. Она не знала, куда
делся Кузнецов. Ей уже все было безразлично. Послышались голоса, и один из
них был голосом ее мужа. "Где?! где?!" - спрашивал он; что-то загремело,
будто уронили ведро. Лошадь шарахнулась, когда он выбежал на них из темноты.
Она бросила повод и обхватила его, прижавшись щекой к груди. От него пахло
табаком и пылью. "Да что же ты плачешь?" - спрашивал он, целуя мокрые
щеки...
- Ну, слава богу! Здравствуй, Коленька! - сказала она, опираясь об
ограду и теребя проволочку, которой была замкнута калитка. - Пришли
кое-как... Забрался ты на эту гору, не дойти до тебя. Фу...
Протиснувшись в калитку, она шагнула к плите и опустилась на колени,
чтобы приложиться щекой к стоящему в ногах камню.
Внук поставил бидончик, сумку, вынул из нее банки.
Пока он разводил краску, она вымыла пыльную плиту, приспособила на
влажный бетон цветы. Цветы вяли быстро, на глазах. Он красил ограду, кисть
была тонкой, дело двигалось небыстро. Спешить особенно было некуда. Она
сидела на скамеечке, рассказывала ему что-то, а иногда оборачивалась и
смотрела на заснеженные пики, парившие в воздухе, и, как у всех людей,
которые смотрят на вершины, у нее было печальное лицо.

Глава 2. Наследство Ивачева

1