"Сергей Волков. Чингисхан. Книга первая. Повелитель Страха" - читать интересную книгу автора

Наполовину бесов,
Наполовину людей.
- Пономарев! Сержант!! - мне на мгновение кажется, что он сошел с ума,
и я, сняв каску, начинаю стучать по ней камнем. На крики и звон металла
приходит Гаврилюк.
- Что тут?
- Слушайте, товарищ прапорщик, - я киваю на темную дыру лаза. Пономарев
продолжает декламировать:
Неси это гордое Бремя
Не как надменный король -
К тяжелой черной работе,
Как раб, себя приневоль;
- Поэт, мать его, - крякает вдруг прапорщик. Я вижу - он узнал голос
сержанта и повеселел.
- Пономарев! - сунув голову в лаз, опять кричу я. Из подземелья тянет
холодом, воздух пропитан зловонием.
- А? - глухо, как из могилы, отзывается сержант.
- Живой, - говорю Гаврилюку.
- Раз стихи читал - ясно, что живой, - соглашается со мной прапорщик. -
Чеши к "коробочке", возьми трос. Вытягивать будем.
Спустя минут пятнадцать мы покидаем кишлак. На прощание перемазанный
нечистотами Пономарев кидает в лаз гранату.
- Крысы там, - поясняет он, подождав, пока тугая взрывная волна не
вышибет из дыры фонтан грязи. - Ненавижу крыс.
Оказывается, что с началом песчаной бури сержанта ударили чем-то
тяжелым по голове, и он потерял сознание.
- Очухался, падла, весь в дерьме, - под гогот старослужащих мрачно
рассказывает Пономарев. - Они в этот погреб требуху всякую кидают, кишки
там, ноги бараньи. Автомата, главное, нету, падла! У-у, найду, кто - глаз на
жопу натяну, с-сука!
Раздевшись догола, он выкидывает хэбэшку на обочину дороги и
устраивается на корме БМД. "Коробочка" трогается и, вздымая пыль, мчит нас
обратно на точку, в лагерь.
Улучив момент, я подсаживаюсь рядом с сержантом и спрашиваю:
- Слышь, Пономарь, а ты откуда стихи эти знаешь?
- Кому Пономарь, а кому и товарищ сержа... - начинает он, оборачиваясь,
но видит меня и смягчается. - А, это ты. Стихи я с детства помню. Сосед у
нас в коммуналке был, старик, бывший военный врач. Как напьется, всегда их
рассказывал. Четкие стихи. Курить есть?
- Точняк, четкие, - соглашаюсь я. - А курить нету. Ни у кого.
- Тьфу ты! - Пономарев сплевывает и, откинувшись на свернутый брезент,
закрывает глаза.
Так, в нарядах, караулах, занятиях по стрельбе, проходит две недели. В
воскресенье я получаю от матери письмо. Написал я ей в самый первый день,
как оказался на точке. Естественно, ни про какой Афган не сообщил. Письмо
было обычным - "жив-здоров, все нормально, снег скрипит под сапогами, кормят
хорошо, настроение бодрое, бабушке привет". Но она словно сердцем
почувствовала, что я вру. В своем письме мать пишет, что каждый день молится
богу, чтобы он защитил меня, спрашивает, что прислать из вкусненького,
просит помнить, что кроме меня у нее никого нет на этом свете. В общем, не