"Сергей Волков. Чингисхан. Книга первая. Повелитель Страха" - читать интересную книгу автора Наполовину бесов,
Наполовину людей. - Пономарев! Сержант!! - мне на мгновение кажется, что он сошел с ума, и я, сняв каску, начинаю стучать по ней камнем. На крики и звон металла приходит Гаврилюк. - Что тут? - Слушайте, товарищ прапорщик, - я киваю на темную дыру лаза. Пономарев продолжает декламировать: Неси это гордое Бремя Не как надменный король - К тяжелой черной работе, Как раб, себя приневоль; - Поэт, мать его, - крякает вдруг прапорщик. Я вижу - он узнал голос сержанта и повеселел. - Пономарев! - сунув голову в лаз, опять кричу я. Из подземелья тянет холодом, воздух пропитан зловонием. - А? - глухо, как из могилы, отзывается сержант. - Живой, - говорю Гаврилюку. - Раз стихи читал - ясно, что живой, - соглашается со мной прапорщик. - Чеши к "коробочке", возьми трос. Вытягивать будем. Спустя минут пятнадцать мы покидаем кишлак. На прощание перемазанный нечистотами Пономарев кидает в лаз гранату. - Крысы там, - поясняет он, подождав, пока тугая взрывная волна не вышибет из дыры фонтан грязи. - Ненавижу крыс. Оказывается, что с началом песчаной бури сержанта ударили чем-то - Очухался, падла, весь в дерьме, - под гогот старослужащих мрачно рассказывает Пономарев. - Они в этот погреб требуху всякую кидают, кишки там, ноги бараньи. Автомата, главное, нету, падла! У-у, найду, кто - глаз на жопу натяну, с-сука! Раздевшись догола, он выкидывает хэбэшку на обочину дороги и устраивается на корме БМД. "Коробочка" трогается и, вздымая пыль, мчит нас обратно на точку, в лагерь. Улучив момент, я подсаживаюсь рядом с сержантом и спрашиваю: - Слышь, Пономарь, а ты откуда стихи эти знаешь? - Кому Пономарь, а кому и товарищ сержа... - начинает он, оборачиваясь, но видит меня и смягчается. - А, это ты. Стихи я с детства помню. Сосед у нас в коммуналке был, старик, бывший военный врач. Как напьется, всегда их рассказывал. Четкие стихи. Курить есть? - Точняк, четкие, - соглашаюсь я. - А курить нету. Ни у кого. - Тьфу ты! - Пономарев сплевывает и, откинувшись на свернутый брезент, закрывает глаза. Так, в нарядах, караулах, занятиях по стрельбе, проходит две недели. В воскресенье я получаю от матери письмо. Написал я ей в самый первый день, как оказался на точке. Естественно, ни про какой Афган не сообщил. Письмо было обычным - "жив-здоров, все нормально, снег скрипит под сапогами, кормят хорошо, настроение бодрое, бабушке привет". Но она словно сердцем почувствовала, что я вру. В своем письме мать пишет, что каждый день молится богу, чтобы он защитил меня, спрашивает, что прислать из вкусненького, просит помнить, что кроме меня у нее никого нет на этом свете. В общем, не |
|
|