"Сергей Волков. Год французской любви (Роман в историях) " - читать интересную книгу автора

дверь активу я открыл сам, чем поверг пришедших в невероятный восторг. Они,
актив то есть, ожидали меня чуть не при смерти застать, а я во какой
шустрый, даже чаю предложил.
За чаем и вскрылось - к 22 апреля стенгазету необходимо сотворить,
большую и чтобы и про Ленина, и про революцию, и про пионерию в ней было. И
про злостного прогульщика и двоечника Серегу Бурляева, обличительный
материал. Вот ватман, вот даже краски. Пионерское поручение. Сможешь?
Смогу. К послезавтра? Запросто!
Актив попил чайку, сожрал все конфеты и баранки и ушел. Остался я
вновь один-одинешенек, с ватманом и красками. И, устав от вынужденного
болезненного безделья, с азартом принялся за дело...
Ну, с революцией все просто. Есть универсальный такой стишок, автора,
к сожалению, не помню, а то бы благодарность от всей души высказал, ещё бы
- человек "эпохалку" сотворил, всем помог, на несколько поколений вперед. В
оригинале там значилось такое: "Я вижу город Петроград в семнадцатом
году...".
Дальше - дело техники: срисовываешь с открытки отважного матроса,
сурового рабочего и серьезного красногвардейца, а снизу красиво, "шрифтом",
пишешь:
Я вижу город Средневолжск в семнадцатом году.
Бежит матрос, бежит солдат, стреляя на ходу.
Рабочий тащит пулемет, сейчас он вступит в бой.
Висит плакат: "Долой господ! Помещиков долой!".
Да, чуть не забыл! Плакат этот, ну, который висит, изобразить надо над
тремя товарищами. Все, про революцию есть.
Теперь - про вождя. Ленина рисовать нельзя, если разрешения нет
специального, это нам наша старшая пионервожатая Наталья Кирилловна
поведала, когда собирала нас, всех школьных редколлег, ещё осенью. Значит
все проще - берешь журнал "Костер" или "Пионер". В одном из двух
произвольно выбранных номеров обязательно отыщется подходящая картинка.
Находишь, вырезаешь, клеишь. Обводишь красным фломастером, если есть. Если
нет - и карандаш сгодится. Красота!
Теперь стих. Можно что-нибудь заковыристое, типа "И будь я хоть негром
преклонных годов...". А можно попроще: "В Горках знал его любой..." или
"Когда был Ленин маленьким...".
Поразмыслив, я все же остановился на негре - звучит могуче, писать
много не надо, и про русский язык есть, про школу, значит. А чтобы было
нагляднее, рядом с вырезанной картинкой, изображавшей двух пионеров,
стоящих у бюста Ленина, я нарисовал сгорбленного седого и губастого негра в
красном галстуке. Негр вроде как тоже отдавал Ленину пионерский салют,
правда, больше похоже получилось на то, что он закрыл лицо рукой, в ужасе
от увиденного, ну да это фигня, кому надо, те поймут правильно.
И вот осталось самое сложное - "пропесочить" в газете Серегу Бурляева,
а попросту - Бурляя, грозу чушков, совершеннейшего, как станут говорить
потом, отморозка. Отношения у меня с Бурляем были сложные - он подозревал
меня, в измене подозревал, и, наверное, подозревал правильно - я был "не
ихний", я не мечтал жить "как на зоне", я не тырил мелочь из карманов в
школьной раздевалке, я никогда не участвовал в коллективных наказаниях тех,
кто струсил, "сканил", по-блатному, и ещё - я всегда имел свое мнение,
часто отличное от мнения коллектива, а Бурляй такого не простил бы даже