"Олег Васильевич Волков. Погружение во тьму (Белая книга России; Вып.4) " - читать интересную книгу автора

Они-то наметанным глазом сразу признай знакомого рысака из конюшен
оперативного отдела и своего дружка в сопровождавшем меня седоке. Знали,
вероятно, и ожидавшую меня участь. Я подумал об улицах, кишевших агентами.
И о том, что не вздумай я прогуляться из дома до посольства, а воспользуйся
приглашением консула поехать на его машине, этим молодцам не пришлось бы
сегодня доставлять меня в свои застенки. Не случилось ли однажды, что
посланник, опасавшийся козней ЧК, пожалуй, более моего и сочувствовавший их
жертвам, напуганный слухами об очередной волне арестов, запретил мне
выходить из дома и приезжал за мной в своей машине. А потом увез меня на
длительный срок в турне по греческим колониям на юге России и таким образом
спас от возможного ареста. "Са fait toujoufs plaisir de narguer les flics
lorsqu'ils embetent les braves gens" [Всегда приятно подразнить шпиков,
когда они досаждают порядочным людям (фр.)], - посмеивался он.
Это произошло около полудня. А глубокой ночью меня, после бесконечной
процедуры опроса, обыска, отбора вещей, завели в камеру внутренней тюрьмы.
Более полусуток провел я в кабинете следователя. Если и до этого
искуса у меня не было иллюзий - еще в самом начале, еще в семнадцатом году,
мне, юноше, стало очевидно, что отныне беззаконие займет место закона, лишь
для видимости порой рядясь в его одежды, - то Диалог с подручными
Дзержинского, "рыцаря революции", убедил окончательно: правосудием тут и не
пахнет. Петрово зерцало лежало, разбитое вдребезги, у порога этого
управления - главного блюстителя новой классовой справедливости!
Мне цинично и неприкрыто был предложен выбор: сделаться сексотом, то
есть доносчиком, "шпынем", - или садиться за решётку.
- Видите ли, - вежливо и толково, не опуская глаз, точно рассуждая о
выборе профессии или места жительства, объяснял мне щуплый и говорливый
человек лет сорока, в военной форме с петлицами, похожий одновременно на
давешних агентов и на интеллигента средней руки, - иностранцы относятся к
вам с Доверием, вам легко завести среди них связи, которые окажутся для нас
полезными. От вас потребуется только слушать, иногда выспрашивать,
запоминать и... передавать нам.
Тщетно было бы возмущаться подобным предложением: обрабатывавшим меня
то в одиночку, то вместе двум следователям попросту нельзя было бы
объяснить отвращение к ремеслу доносчика. И я, как умел, отговаривался
неспособностью играть роль тайного агента, неизбежностью провала.
- Коль на то пошло и ЁЫ настаиваете, чтобы я делом доказал свою
лояльность, - отбивался я, - пригласите меня на гласную должность, без
нужды маскироваться: надену форму, буду у вас переводчиком.
Они попеременно взывали к моим патриотическим чувствам - я должен был
помогать им парировать вражеские замыслы; соблазняли картинами легкой жизни
- они могут и материально обставить мое существование достаточно
привлекательно; показывали когти: "Берегись! Знаем о тебе достаточно, чтобы
упечь!" Теряя выдержку или разыгрывая негодование, грозили: "Расшлепаем в
два счета - как замаскировавшегося беляка!" Наскакивали с матерной бранью.
И снова и снова подсовывали подготовленную расписку и перо: я должен
был подписать, что отныне обязуюсь сообщать обо всем виденном и слышанном
некоему лицу, с которым буду встречаться по его указаниям, при непременном
условии "тайны" нашего сговора. Я соответственно отшвыривал или спокойно
клал на стол ручку, им в тон грубо или вежливо отказывался подписывать
бумажонку.