"Криста Вольф. Кассандра" - читать интересную книгу автора

троянцев, связывала со смертью нашего дома? Только после и с трудом я
научилась отличать свойства, которыми наделяешь себя сам, от врожденных и
едва уловимых. Обходительна, скромна и безупречна - это относится к тому
образу, который я сама себе создала и который из каждой катастрофы выходил
почти без всяких изменений. Мало того, именно когда он выходил, катастрофа
оказывалась позади. Не случалось ли, что, стремясь спасти собственное
достоинство - ибо справедливость, гордость и правдивость принадлежали этому
образу, созданному мной, - я слишком сильно задевала чувство собственного
достоинства моих близких? Не квиталась ли я с ними, несгибаемо говоря им
только правду, за обиды, которые наносили мне они? По-моему, именно это
думал обо мне грек Пантой. Он знал себя и, как я могла заметить, с трудом
сам себя выносил и пытался себе помочь, допуская лишь единственную причину
каждого поступка и любой ошибки: себялюбие. Он был глубоко проникнут идеей,
что устройство мира не позволяет одинаково помогать себе и другим. Никогда,
никогда не выбиться ему из своего одиночества. И тем не менее у него нет
права, теперь я это знаю, считать меня такой же, как он, подобной ему.
Вначале, быть может, и только в том единственном, что Марпесса называет
высокомерием. Счастье оставаться собой и этим быть полезной другим мне
довелось узнать. Я заметила, что только немногие видят, что мы изменились.
Гекуба, моя мать, рано поняла меня и больше не заботилась обо мне. "Этому
ребенку я не нужна", - сказала она. Я восхищалась ею и ненавидела ее за это.
Приаму, моему отцу, я была нужна.
Оборачиваясь, я вижу Марпессу, она улыбается. С тех пор как дело пошло
худо, она все время улыбается. "Детям, Марпесса, не избегнуть своей участи,
ведь это мои дети". - "Я знаю", - отвечает она. Она ничего не говорит о том,
хотелось ли ей избежать этого самой. Детей придется вырывать из ее рук.
Может быть, ей сломают руки. Не потому, что это мои дети, а потому, что это
дети. "Сначала покончат со мной, Марпесса, сразу вслед за царем". Марпесса
отвечает: "Я знаю". - "Твое высокомерие, Марпесса, оставит мое далеко
позади". И она с улыбкой отвечает: "Так оно и есть, госпожа".
Сколько лет она не называла меня госпожой. Там, куда она меня вела, я
не была госпожой и не была жрицей. А то, что мне дано понять это, сделает
мою смерть легче. Знаю ли я, что говорю?
Никогда мне не узнать, любила она меня или нет, эта женщина, близости с
которой я так добивалась. Сначала из желания нравиться. Потом из желания
понять ее по-настоящему. Она служила мне до полного отказа от самой себя, и
потому ей необходима была сдержанность.
Когда оттрепещет страх, как сейчас, я вспоминаю далекое. Почему
пленники из Микен описывали свои ворота более мощными, чем они мне кажутся
теперь? Почему изображали они стены, сложенные циклопами, огромными, а свой
народ пьянеющим от насилия и более жестоким, чем он есть? Охотно и
безудержно рассказывали они о своей родине, как все пленные. Никто не
спросил меня, зачем мне такие подробные сведения о вражеской стране. Почему
я задавала свои вопросы именно тогда, когда победа казалась мне непреложной?
Когда время уничтожать врага, а не изучать его? Что толкало меня, кому я
могла сказать о потрясении, которое испытала: они такие же, как мы! Может
быть, я хотела представить себе место, где я умру? Я думала о смерти? Не
была, как остальные, напыщенно-торжествующей?
Как быстро и прочно мы забываем.
Война формует своих людей. Я не хочу хранить их в памяти, отлитых и