"Этель Лилиан Войнич. Прерванная дружба" - читать интересную книгу автора

утешение. Маркиз открыл книжный шкаф, вынул "Республику" Платона и со
вздохом поставил ее обратно - сегодня греки не могли ему помочь. Некоторое
время он не мог решить, что же выбрать, и в раздумье ласково гладил корешки
любимых книг: Вольтер, Дидро, Гоббс, Гиббон; затем вынул том Монтеня и,
пододвинув кресло поближе к пылающему камину, углубился в главу "О жизненном
опыте".
Ветки каштанов, стучавшие в окно, отвлекли его внимание от книг. Старые
громадные деревья были посажены слишком близко к дому; летом их густая
листва не пропускала ни солнца, ни воздуха, а в зимние ночи шум ветра в
ветвях звучал как нескончаемый стон. Франсуаза, тревожившаяся за детей,
часто думала, что было бы лучше, если бы эти мрачные гиганты росли подальше
от дома, но она ни разу не предложила их срубить, зная, как дороги они ее
мужу. С ними были связаны первые воспоминания его детства, и каждая их
веточка была священна.
Сейчас постукивание веток по стеклу показалось маркизу приветствием
друга. Он встал, открыл окно, сорвал несколько больших желтых листьев и
прижал их к лицу. Хотя стояла поздняя осень, листья все еще слабо пахли, -
это был самый дорогой для него в мире запах.
Почему-то эти листья, их прикосновение, их аромат облегчили гнет его
горя. Чистые и гладкие, прохладные и душистые, они умирали с ясным и
спокойным благородством, достойным самого Монтеня. Он вспомнил
успокаивающие, проникнутые мудрым терпением слова: "Que les bastimens de mon
aage ont naturellement a souffrir quelque gouttiere. Il est temps qu`ils
commencent a se lascher et desmentir: C`est une commune necessite: Et n`eust
on pas faict pour moi un nouvtau miracle" *(* Организм, достигший моего
возраста, обычно страдает каким-нибудь изъяном. Проходит время, и он
начинает слабеть и разрушаться. Такова всеобщая закономерность. Меня это
ничуть не поражает.)
Все это так, но Франсуаза умерла молодой.
Маркиз облокотился о подоконник и устремил взор на поросшую лесом
равнину и видневшиеся вдали на холме башни. Везде - серые силуэты на сером
небе. И его жизнь такая же серая, как это небо. После кроваво-красной
вспышки в самом начале она всегда была бесцветной, а теперь, без Франсуазы,
светлые минуты будут совсем редки. Но как ни мало радостей сулило будущее,
жить все-таки стоит, если удастся сохранить душевное спокойствие и
продолжать свою работу.
Но как можно быть спокойным, когда наверху так пронзительно плачет
Маргарита? Первое, что он услышал, вернувшись домой час тому назад, был ее
вопль, и с тех пор она все плакала. Наверно, нянька оставила ее без
присмотра или не может ее успокоить. У Франсуазы дети никогда так не
плакали. Такой крик просто невыносим, и, наверно, трехлетнему ребенку вредно
так долго плакать. Надо положить этому конец. Однако мысль о необходимости
впервые в жизни вмешаться в домашние дела приводила маркиза в ужас, и он
открыл дверь в детскую с чувством робости и тоскливой неуверенности.
- Берта, - мягко сказал он. - Почему Маргарита так долго плачет? Может
быть, она голодна или...
Женщина повернула к нему испуганное, заплаканное лицо.
- Все эта ленивая дрянь Сюзанна, господин маркиз. Я только на минуту
пошла в церковь попрощаться с моей доброй госпожой, а она... а она...
- Что она? - спросил маркиз, стараясь разобраться, в чем же дело, и