"Габриэль Витткоп. Сон разума" - читать интересную книгу автора

серый силуэт, молча прислонившийся к балке. - Эй, кто там?..
Я впервые раскрыл рот во дворце, и фраза усилилась стеклянными сводами,
отразилась металлическими арками, словно обрушился оглушительный водопад,
будто пространство внезапно огласил чудовищный обвал.

Как и следовало ожидать, X. побеспокоили, но затем отпустили, приняв во
внимание его алиби и заслуги. Восемь дней спустя его арестовали повторно, и
он провел больше трех часов в кабинете следователя - время пролетело
незаметно, поскольку допрос тотчас перерос в филологическую беседу:
следователь питал слабость к эллинизму. Но, хотя X. отпустили с искренними
извинениями, этот случай не прошел бесследно, и с тех пор он чувствовал себя
под наблюдением. Им завладела не просто боязнь судебных органов, а какой-то
утробный страх и даже грусть. Ведь садовые злодейства вызывали у этого
ранимого человека отвращение. - Эй, кто там?..
Мелкими шажками выйдя из темноты, она остановилась в нескольких
метрах - на освещенном пятачке.
То была не девочка, как я сперва подумал, а какая-то карлица с
морщинистым, одутловатым лицом. Над большим лбом слегка завивалась скудная
шевелюра, глубоко посаженый глаз сверкал жестоким огнем, а другой, огромный
и готовый выпасть, был непорочно бел. Женщина-белоглазка. Я сразу понял, как
ее зовут, хоть она ни разу не назвала мне своего имени: я заметил, что она
никогда не отвечает на вопросы или попросту лжет. Описать ее трудно. Да, она
была землистого цвета - как грязь. Тоже очень грязные и очень большие ладони
с ногтями, посеревшими от загадочных нечистот. Ее верхняя губа, слишком
короткая, обнажала зубы: то ли заячья губа, то ли волчья пасть. Она мало
говорила, но смеялась почти беспрерывно, присущим лишь ей смехом, который и
смехом-то назвать нельзя - гнусавым, гнусным, безрадостным: "Хан-хан,
хан-хан, хан-хан..." Я узнал, что она давно не являлась во дворец и ее
возвращение ненадолго опередило мой приход. Несмотря на отвращение, которое
она внушала мне, я кивнул в знак согласия, когда она заявила, что будет
ждать меня завтра. Я должен был являться во дворец каждый день.

X. роется в ящике стола, не находя того, что ищет, но ему на глаза
попадается старая тетрадь. Он читает:
"Вероятно, моей жизнью всегда управляли сны. Они способны добиться от
меня чего угодно, и даже в те времена я отдавался им безоговорочно. Поэтому
для меня вполне естественно стремиться к одиночеству. Сейчас оно ведет меня
к ним, словно за руку. Закрыть глаза - значит открыть дверь".

X. смотрит на свой стол, заваленный карточками, - забывчивый педант, он
делает на них сотни заметок, - смотрит на хрустальное пресс-папье,
сломавшуюся лампу, и вдруг ему кажется, будто он начинает постигать
собственную судьбу: по контрасту, как негативное изображение. Темные
квартиры заполняются матовым светом, над световыми полями разливаются серые
чернила, и, пока ураганный рокот - или слабый птичий крик - поглощается
тишиной, X. встречает самого себя с безграничным изумлением. Тем не менее,
он всегда знал, что ни сам он, ни мир не могут измениться. Что нужно лишь
потихоньку глодать свою пенсию, жить тише воды, коротать время за переводом
"Элегий" Архилоха, гоняться за сновидениями и смиряться с этими завываниями
бури глубоко внутри и этим тихим плачем - там же. Жить, как говорится,