"Габриэль Витткоп. Сон разума" - читать интересную книгу автора

в бордель. Возможно, просто посмотреть, а возможно, и поучаствовать в
групповухе. Не знаю, но думаю - просто посмотреть. Я отказалась. Я
отказывала ему во многом, в том числе - противоестественном. Он сложный
человек. Иногда заставляет меня читать вслух. Если только верить всему, что
говорят! Да, он любит сложные трюки, игры. Как и ты, вредина, ведь ты хотела
в шутку поставить мне клизму. Ты подражаешь ему, чтоб быть похожим на него!
Каков отец, такова и дочь. Я не верю ни тебе, ни ему. У вас извращенное
воображение, вы играете с вещами и людьми, как дети, которым по тысяче лет,
как брат и сестра, как... Нет, я больше не буду продолжать ваши порочные
игры, ваши игры. Ну вот, порвала чулки...
Это говорит Коко - Коко-обжора: в перерывах между объятиями она мчится
на кухню нарезать бутербродов, сварить яиц, начистить фруктов. Эта рыжая
коротышка со вздернутым носом и тонким голоском ненавидит все, что
представляется сложным, и сводит такое потрясающе сложное явление, как
питание, к упрощенному акту обжорства.
Зеркало без амальгамы вызвало бы у Коко головокружение, но взгляд -
важнее рассматриваемого предмета.
С тех пор, как Габриэль пристрастилась соблазнять модниц и, особенно,
вести тайные допросы, она сдержаннее в отношениях с
Габриэлем, ведь он стал ей дороже. Свод запретов шире, церемониал
изощреннее, улыбки осторожнее, речи серьезнее, жесты - исключительно
целомудренны. Габриэль больше не отваживается класть голову на плечо
Габриэля, когда они вместе слушают музыку. Поскольку он не всегда говорит о
том, что замечает, вполне можно предположить, что он обратил внимание на
отчужденность и, вероятно, даже сам иронично сеет подозрения.

Осознавая собственную сдержанность и стесняясь собственного стеснения,
Габриэль чертит круги в черной пыльце тюльпанов, осыпающейся на деревянный
стол. Она чувствует, что, продолжая или делая вид, будто продолжает читать,
Габриэль, действительно заметивший холодность, задается вопросами, истинную
сущность которых она не в силах себе представить. На страницах книги
внезапно проступают два окна, пропускающие его взгляд. Габриэль предпочитает
выйти из комнаты. Дело не в том, что ее мучит совесть или то, что принято
обозначать этим словом: просто ее совесть обрела особую форму. Ни за что на
свете Габриэль не хотелось бы, чтобы Габриэль проведал о ее набегах в плохо
охраняемый заповедник, однако ей не терпится ему рассказать. Тем не менее,
она ничего не расскажет, разрываясь между облегчающим душу признанием и
сладострастным молчанием. Что же касается игры с зеркалом без амальгамы, она
предпочла бы умереть, нежели узнать, что ее секрет разглашен, и умрет в
любом случае, если это когда-нибудь случится. Умрет со стыда - смерть, о
которой говорят лишь in abstracto,[1] хотя, наверное, она вполне возможна:
переменчивая, но конкретная точка, где преодолена и отменена всякая
терпимость, а человека топит волна стыда, будто гася пламя.
Габриэль включает свет и закрывает лицо, превращая ладонь в козырек. Ей
кажется, будто Габриэль стоит в самом низу лестницы.
- Ты плакала? - спрашивает Анхель Кайдо.
- Я?.. С чего мне плакать?
- Не знаю... У тебя заплаканный вид. - Держи свои ощущения при себе,
ладно?
- Но они же тебя интересуют... Заметь: мне все равно. Мы с Габриэлем