"Евгений Витковский. Чертовар" - читать интересную книгу автора

Грузия. Свахинцы, более-менее великороссы, хотя с изрядным
польско-белорусским подпалом, рассеялись по Руси. Юный Кавель Адамович
Глинский удачно очутился в ближнем Подмосковье, в городке под названием
Крапивна; еще в шестидесятые городок был насильственно включен в черту
Москвы, но столичности от этого не приобрел, все равно ездить в него
приходилось на поезде с Курского вокзала. Так и вырос Кавель Адамович
провинциальным москвичом, для которого, несмотря на драгоценную прописку в
столице, слова "поехать в Москву" означали простое: насущную еженедельную
необходимость. "Все вкусное" в Крапивне было только оттуда, ибо в своих
магазинах имелись преимущественно серые макароны, пластовый мармелад и
плодово-ягодное вино.
Годы школьные, семидесятые, Кавель Адамович помнил смутно. Все десять
лет просидел он за партой с одним и тем же мальчиком, которого звали Богдан
Тертычный. Мальчик был смугл, низкоросл, коренаст, редковолос, к тому же
молчалив, - словом, в товарищи годился мало, но Кавель тайно обожал соседа
за то, что тот защищает его от обидного прозвища "Каша", как-то естественно
возникавшего при попытке образовать уменьшительное от имени Кавель. За
"кашу" Богдан, не говоря ни слова, шел прямо к обидчику и очень привычно,
без единого слова выбрасывал вперед левую руку, после чего грандиозный
фингал от челюсти до брови не заживал пять недель. Богдана боялась вся
школа, от директора до истопника включительно. Богдан был прирожденным
мстителем за себя и за своих, никогда не лез в драку первым, но всегда давал
сдачи, - и очень мощно давал. Никогда не носил он пионерского галстука, тем
более - комсомольского значка, никогда и никто не поставил его в угол и не
выгнал за дверь. Но и другом он не был - никому. Соседа по парте защищал,
видимо, потому, что считал ниже своего достоинства сидеть за одной партой с
объектом издевательства.
Старшие братья обработанных Богданом остроумцев пытались отделать его,
подловив по дороге домой, где угрюмый крепыш жил с матерью-медсестрой, - но
все без пользы. Богдан выворачивался из-под брошенного в него кирпича, -
через мгновение тот, кто рискнул кирпич бросить, лежал на дороге с
множественными переломами, а Богдан уходил своей дорогой. По всем предметам
были у него дежурные четверки, кроме поведения, тут Богдан требовал пятерку,
и ее ставили. Пятерку по физике, однако, он получал не за страх, а за
совесть, приборы слушались его, как рабы, лабораторные работы сходились до
десятого знака после запятой. При всем при этом Богдан умел быть незаметным.
Только этот жутковатый защитник и оставил в душе Кавеля что-то вроде
теплого чувства, ничего интересного больше школьные годы не принесли. После
окончания школы Кавель Глинский почти потерял Богдана из виду, но кое-что о
нем знал: в основном по каналам своей весьма привилегированной работы:
Богдан бросил свой Бауманский, в армию не пошел принципиально, предпочел
месяц психушки с получением несъемной "пятой" статьи, потом сошелся с
женщиной старше себя на двенадцать лет и отбыл в деревню. Имелся и адрес, да
много ли в адресе корысти?
Думая обо всем этом далеком, Кавель Адамович поднял полупудовую
замороженную треску - и снова ударил ею о кухонный стол. С рыбины осыпалось
немного льда, больше ничего не произошло, рыба была из морозильника -
поддаваться усилиям безработного она не желала. Знала, наверное, эта подлая
рыба, что никакой он больше не следователь Федеральной Службы по Особо
Важным Религиозным Делам, а всего лишь рядовой следователь по особо тяжким