"Евгений Витковский. Чертовар" - читать интересную книгу автора

колени, точь-в-точь как стояли фигуры на искомой диковине. Точней, Кавели
стояли там на коленях поочередно; этот толк кавелитов возник при толковании
строки из народной песни "Может быть, и просил брат пощады у Кавеля".
Пошадовцы-коленопреклонцы, от которых недавно со скандалом отложился корабль
"низкопоклонцев", полагавших, что не на колени повалился Кавель, а злому
брату в ноги повалился, - так вот, пощадовцы твердо верили, что Кавель перед
смертью только встал на колени и кроток был до последнего мгновения.
Валерик, пользуясь профессионально ночным образом жизни, нередко возил
единоверцев на радения в Ясенево. Он-то знал, как люто не хватает сейчас
молясин: добрую половину истребили раскольники, и хуже, эти отщепенцы
отрядили тайного человека в Арясин и там заказали еретическую, невиданную
доселе молясину, сразу прозванную в народе "челобитной", - ну, а крепкие в
старой вере пощадовцы оказались в положении евреев после погрома. Кое-кто,
конечно, кое-что уберег, но мало, мало для простого ежедневного поклонения,
чего уж мечтать о правильном ежедневном - пятиразовом!..
По неказистости, по топорности фигур - как того требовала простая вера
пощадовцев - Кавель Адамович таких молясин держал в коллекции всего одну. Да
Валерик и не ждал найти больше, к тому же когти отсюда нужно было рвать
поскорее, он-то, сосед как-никак, был тут засвечен насквозь. Но он понимал
также, что покуда здесь есть хоть одна молясина, пусть вовсе непонятная,
место это для кого-то свято, а потому и пусто не будет. Сделать то, чего
хотел бы больше всего - сжечь всю эту ересь к чертовой матери - он никак не
мог: огонь перекинется на его собственную квартиру, пожарные же, завидев
столько благодати в квартире Глинского, займутся прежде всего грабежом, - в
итоге его же, Валерика, квартира дотла как раз и выгорит.
Мартовский день клонился к вечеру, из ярко освещенного магазина, на
который смотрели окна квартиры Глинского и лоджия, потекли ручейком люди с
тыквами невиданных размеров. Сегодня владелец магазина сбывал
невостребованные московским землячеством невест-украинок тыквы; видать,
пошел мартовский свадебный сезон, когда бабы дают согласие, а не наоборот,
потому что когда жениху-сватающемуся дают отказ, то ему тыкву выносят,
"гарбуза" по-ихнему. Тыква - предмет долговременного хранения, но не вечного
же, так вот, пустил их г-н Курултаев в продажу за бесценок, поштучно. В
метро нынче постановлением мэрии вход с тыквами был воспрещен, предполагали,
что слишком уж соблазнительно вмонтировать в них что-нибудь взрывное.
Поговаривали, что скоро перестанут пускать в метро с кабачками, а там - бери
выше - и с огурцами. Но на кабачки и огурцы пока не было сезона, а тыквы до
метро не докатывались, из них варила кашу беднота, ютившаяся в старых домах
вокруг Волконской.
Ветхая старушенция, обеими руками обнимая необъятную тыквищу,
перебралась от овощного к подъезду дома Глинского, втиснулась в него, тяжко
отдуваясь, без помощи лифта взобралась на третий этаж, а там, не выпуская
тыквы из рук, ногой отворила дверь молясинной квартиры, вошла, и опять же
ногой за собой дверь затворила. В кабинете старушенция заметно оживилась,
позыркала дальнозоркими глазками по полкам и очень быстро нашла то, что
хотела. "Ной, не ной - Антиной иной! " - пробормотала она, ловко приподняла
заранее спиленную крышку тыквы и опустила в полое нутро овоща неприглядную
для стороннего взгляда антиноевскую молясину, выполненную в виде круглого
ковчега; кто знал секрет, мог приоткрыть окошко, включить подсветку, а там
творилось такое, что и в порнографических фильмах показывать обычно