"Евгений Витковский. Чертовар" - читать интересную книгу автора

что давно пора было приступать к собственному делу. Неумело изображая, что
сгибается под бременем хозяйственной сумки, Клара вошла в свой бывший дом,
где надеялась не встретить никого из соседей; в этом она преуспела, - по
меньшей мере, ни с кем здороваться не пришлось. Поворочала ключом,
удивилась, что дверь не отпирается, случайно обнаружила, что та вообще не
заперта.
Из шкафа в прихожей Клара достала две молясины, как две капли воды
похожие на образец, ранее предъявленный Вероникой: на каждой баба бьет
дубиной другую, тоже с дубиной. Всем ведь известно, что Кавель была
женщиной, само слово-то женского рода ведь! Теперь предстояло найти еще две,
именно про четыре священных круга в коллекции Глинского писал в своем
доношении вахтер Старицкий, а Вероника, глава корабля, ему верила, он много
лет был у нее на окладе, она его в генералы произвела, а теперь и еще
повысила. Моргановцы карали за владение священной мельницей даже нетрусливых
вишну-етов, не говоря о потересознаньевцах и рядовых коллекционерах. Но
предание медленной смерти возлагалось на более опытных сестер. Кларе было
приказано лишь изъять молясины.
Искомые шедевры нашлись в особой застекленной горке, где владелец
держал хрисоэлефантинные экземпляры - иначе говоря, сработанные из
мамонтовой кости и золота. Золото шло на инкрустацию, вопреки нормальной
традиции: вообще-то именно слоновой костью полагалось бы изображать белые
руки Кавелей-девиц. Но тут именно руки были золотыми: слыла великомученица
Кавель величайшей мастерицей на все руки, мотыгу изобрела, колесо,
сеяла-пахала, скот разводила, на охоту ходила, а как явилась на нее с
дубиной лютая, эта, как ее, ну, - и понеслось радение. За такую молясину,
антик-обсоси-гвоздок, отдавали жизнь люди и почище бывшего супруга Клары.
Вероника Моргана не могла оставить святые вещи еретикам на поругание, попади
такая молясина к окаянным "ярославнам премудрым", так растопчут, осквернят,
чур, чур, чур.
Теперь упаковать: весят четыре штуки немало, можно не делать вида, что
тяжесть несешь; выйти из дома, дотащить до бывшей "Софии", два квартала
отсюда - вот и кончен "послух", посвятит ее Вероника в настоящие сестры. Но
серьезно боялась Клара, что еще по пути налетят на нее со знаменитым воплем
"Лихо! Лихо! Кавелиха! " - окаянные врагини-ярославны, силища-то у них
ярославская, немалая, отымут сумку, могут и убить. А не убьют, так и сама
Вероника не легка на руку, и прощай тогда мечта о мире во всем мире, о
долгожданном Начале Света! Клара узкими переулками засеменила прочь от
Волконской, дворами бывшего Совета Министров РСФСР, потом он же музей
рукоприкладства имени Ильи Даргомыжского, поскорей к Веронике, та, небось,
уже струны рвет на контрабасе. Это была правда: на своем медитативном
контрабасе, без которого и мантры-то в голову не лезли, Вероника Моргана с
утра третий раз меняла струны, так изнервничалась.
Однако слишком долго квартира Глинского, как всякое святое место,
пустой оставаться не могла. Вызвавший сразу после выстрела полицию сосед,
ночной таксист Валерик, позвонил в дверь трижды, длинными звонками. Потом
осторожно толкнул, - дверь, понятно, распахнулась. Кошачьей походкой вошел
двухметровый таксист - в котором безошибочно распознавалось лицо кавказской
национальности - в прихожую, заглянул в пустую гостиную, на кухню, в ванную,
в сортир, и лишь потом заглянул в кабинет. Жадным взглядом обшаривал он
стеллажи Кавеля Адамовича, искал вожделенный предмет, а найдя - рухнул на