"Марина Артуровна Вишневецкая. Вышел месяц из тумана " - читать интересную книгу авторараза, - заухало в ушах. - Че-ты-ре-ра-за!"
На другой край скамейки стелет газетку и садится седая тетенька в панаме из вельвета. Скосив на Сережу глаза, она их быстро отводит, как Ширява от Ольки Петровой. Холод влажного дерева вдруг пробирается в тело, и Сережа начинает трясти перед собой плетенкой рук, как пулеметчик, кося цепи душманов. Плюс еще хорошо то, что это - мелкая вибрация, от которой разваливаются даже мосты и самолеты. Включившиеся вокруг фонари, будто глаза, освещают лишь самих себя. И удивленно смотрят на облетающие на них деревья. Седая бабуля приподнимает газету и вместе с ней приставными шажками подсаживается поближе к Сереже. Помада с ее узеньких губ по кругу съехала на морщинки кожи, как если бы она тайком объелась варенья. - Не так и не вот так следует молиться, - вдруг говорит она и прижимает ладонь к ладони. - А вот так: Господи, помилуй мя. - Прости-господи? - говорит Сережа. Она же этому рада без памяти: - Молитва ребенка невинного быстрей всего до Бога дойдет. А уж как она Богородицу обрадует! - И, щелкнув замком своей, как черепаха, потрескавшейся сумки, она обещает ему адрес церкви, где красиво играет орган и куда он сможет с бабушкой по воскресеньям приходить. - Вот, пожалуйста! - специально приготовленная бумажка уже подрагивает в воздухе. И Сережа вскакивает: - У нас никто не верит в Бога! Даже прабабушка - никто! - и идет, и бежит. И чем быстрее бежит, тем резче мечется слева-направо то целое, что сразу и пулемет, и тачанка, увлекающая вперед, и весло, и цепь, и галера. ли-лес-обнажился-в-Москву-не-пришел-родина-слышит-родина-знает... и вбежал в гастроном. В его вестибюле из зарешеченной стены дует сильный теплый сирокко. Сережа вертится в нем флюгером, не зная, что раньше отогреть. Глаза щурятся, волосы прыгают, когда из зарослей общего "бу-бу-бу" вдруг яркой синицей выюркивает мамин голос: - Это - для инвалидов заказ! Все смотрят на палку колбасы, торчащую из ее целлофанового пакета. - Отцу - в больницу! Что - нельзя? - звенит мама и, руками раздвинув драповые плечи, которые и не думают драпать, которые: "По средам - для инвалидов? С луны упала? Бесстыжая!" - пробивается все-таки и выскакивает вон. А еще у нее есть удостоверение многодетной одиночки, чтобы вместо стояния в очередях шить, читать и ходить к друзьям. Но прежде чем выбежать следом, приходится впустить в магазин долгих двадцать человек, хотя, конечно, вполне весело смотреть, как дующий с юга сирокко: х-х! - затуманивает очки студенту из ПТУ и сбрасывает волосы с дяденькиной головы, распахивая лысину. На улице мамы нигде нет. Сережа добегает до угла, но на Мариупольской, к дому ведущей, все чужие, кроме Калачова на велосипеде - он везет на раме из сада свою толстую сестру. - Калач! Вечером выйдешь? - кричит Сережа. Но он уже далеко и не слышит. Больше маму искать негде - не в "Овощах" же, когда Сережа видит ее перед собой - за стеклом. В машине - в дяди Бориной "восьмерке". Они молчат рядом, как космонавты перед стартом. И дядя Боря иногда поглядывает на часы: пять, четыре, три...- они у него японские, |
|
|