"Марина Артуровна Вишневецкая. Вышел месяц из тумана " - читать интересную книгу автора

раза, - заухало в ушах. - Че-ты-ре-ра-за!"
На другой край скамейки стелет газетку и садится седая тетенька в
панаме из вельвета. Скосив на Сережу глаза, она их быстро отводит, как
Ширява от Ольки Петровой. Холод влажного дерева вдруг пробирается в тело, и
Сережа начинает трясти перед собой плетенкой рук, как пулеметчик, кося цепи
душманов. Плюс еще хорошо то, что это - мелкая вибрация, от которой
разваливаются даже мосты и самолеты.
Включившиеся вокруг фонари, будто глаза, освещают лишь самих себя. И
удивленно смотрят на облетающие на них деревья. Седая бабуля приподнимает
газету и вместе с ней приставными шажками подсаживается поближе к Сереже.
Помада с ее узеньких губ по кругу съехала на морщинки кожи, как если бы она
тайком объелась варенья.
- Не так и не вот так следует молиться, - вдруг говорит она и прижимает
ладонь к ладони. - А вот так: Господи, помилуй мя.
- Прости-господи? - говорит Сережа.
Она же этому рада без памяти:
- Молитва ребенка невинного быстрей всего до Бога дойдет. А уж как она
Богородицу обрадует! - И, щелкнув замком своей, как черепаха, потрескавшейся
сумки, она обещает ему адрес церкви, где красиво играет орган и куда он
сможет с бабушкой по воскресеньям приходить. - Вот, пожалуйста! - специально
приготовленная бумажка уже подрагивает в воздухе.
И Сережа вскакивает:
- У нас никто не верит в Бога! Даже прабабушка - никто! - и идет, и
бежит. И чем быстрее бежит, тем резче мечется слева-направо то целое, что
сразу и пулемет, и тачанка, увлекающая вперед, и весло, и цепь, и галера.
Господи-помилуй-мя-маленький-мальчик-зенитку-нашел-поздняя-осень-грачи-улете
ли-лес-обнажился-в-Москву-не-пришел-родина-слышит-родина-знает... и вбежал в
гастроном. В его вестибюле из зарешеченной стены дует сильный теплый
сирокко. Сережа вертится в нем флюгером, не зная, что раньше отогреть. Глаза
щурятся, волосы прыгают, когда из зарослей общего "бу-бу-бу" вдруг яркой
синицей выюркивает мамин голос:
- Это - для инвалидов заказ!
Все смотрят на палку колбасы, торчащую из ее целлофанового пакета.
- Отцу - в больницу! Что - нельзя? - звенит мама и, руками раздвинув
драповые плечи, которые и не думают драпать, которые: "По средам - для
инвалидов? С луны упала? Бесстыжая!" - пробивается все-таки и выскакивает
вон. А еще у нее есть удостоверение многодетной одиночки, чтобы вместо
стояния в очередях шить, читать и ходить к друзьям. Но прежде чем выбежать
следом, приходится впустить в магазин долгих двадцать человек, хотя,
конечно, вполне весело смотреть, как дующий с юга сирокко: х-х! -
затуманивает очки студенту из ПТУ и сбрасывает волосы с дяденькиной головы,
распахивая лысину.
На улице мамы нигде нет. Сережа добегает до угла, но на Мариупольской,
к дому ведущей, все чужие, кроме Калачова на велосипеде - он везет на раме
из сада свою толстую сестру.
- Калач! Вечером выйдешь? - кричит Сережа.
Но он уже далеко и не слышит. Больше маму искать негде - не в "Овощах"
же, когда Сережа видит ее перед собой - за стеклом. В машине - в дяди
Бориной "восьмерке". Они молчат рядом, как космонавты перед стартом. И дядя
Боря иногда поглядывает на часы: пять, четыре, три...- они у него японские,