"Марина Артуровна Вишневецкая. Вышел месяц из тумана " - читать интересную книгу автора

огню ради мира на земле! - Хитришь! Спи глубже! Кому цветы? - Маргарите
Владимировне на похороны - я всех гаже-ниже-жуть-жать-жить!
- Откройте скорей!
- Ты куда? - удивляется Га-Вла. - А руки? - Но швабру из двери
вынимает. - Пойти с тобой?
- Я сам, сам! - и мчится по надраенному в честь НЕГО паркету, неуклюже,
с заносами, потому что маневрировать без рук - это как самолету без крыльев.
И когда падает и два метра на пузе едет, до конца понимает, несмотря на все
дяди Борины насмешки над их программой старорежимной, как все-таки хорошо,
что отрывки про Маресьева они уже проходили.
А на улице и не холодно ничуть. И оставленная на вешалке куртка
особенно не нужна. Все люди вокруг размахивают руками, как глухонемые или
шестирукие. И объявление на столбе про срочно продающийся холодильник
"Днепр" весело манит к себе пальчиками из мелко нарезанных телефонов. Перед
витриной "Овощей" с ненастоящими сверкающими фруктами стоит девица, то
взбивая себе волосы, то приглаживая, - и так раз двадцать, когда к ней
подходит наконец парень и набрасывает руку на плечо. А она ее скидывает.
Тогда он ей жвачку дает. Даже не взглянув, есть ли внутри - это был бы сорок
шестой Сережин "Макдональдс"! - девица сует серую пластиночку в рот и, парня
за пояс обхватив, в лужу бумажку швыряет.
Через три прыжка присев у самого ее края, Сережа пытается разглядеть.
Конечно, придя с работы, папа придумает, как растащить пальцы, хотя может и
сломать один, другой... Мама говорит, раз по гороскопу он - бык, то всегда
идет напролом, не имея вкуса к маневру. Скомканная оберточка доплывает до
середины. "Я завтра утром приду, - говорит ей мыслями Сережа. - Ты уж меня
дождись - я же первый!"
В сквере он плюхается на скамейку, и голуби, воображая, что все только
ради них сюда и садятся, сходятся и сходятся - от клумбы и от урны
перевернутой. Один мельче всех бежит - вот что: у него лапки ниткой связаны.
Ему еще хуже - он и про Маресьева знать ничего не знает. А гипнотизер
сейчас, конечно, расколдовывает Симагу. Руки ему разомкнул: ты, говорят,
отличник, ну-ка, ну-ка - сколько будет дважды два? А тот дрожащим голосом:
де-есять! И все от смеха покатываются. А Сережа: ведь под наркозом же! - мог
бы вполне: "Четыре раза, как Прости-господи!" - "Что? Кто?" Это Белкин в
лагере записную книжку стащил у одной из первого отряда. Ее все называли
Прости, потом пауза, потом: господи. Там было написано:

"В.Т. - 2 раза,
М.С. - 1 раз,
Р.О. - 1 раз,
С.К.П. - 2 р. + 2 р. - 4 раза".

Целовались, что ли? А Белкин сказал: пилились. И на пальцах показал,
единицу в нолик просунув. Но самое странное, что к ней тоже мама приезжала и
клубнику ей привозила, сахаром пересыпанную. Сок в банке, как кремлевская
звезда, горел - на солнечной поляночке, это она на конкурсе военной песни
пела. Сережа стоял перед ней и не мог уйти, а она тянула сок из банки с
прихлюпом, точно маленькая, и красная струйка бежала вниз из угла губ, как в
"600 секундах" уже на месте преступления. "Че - не приехали твои?" - и банку
ему протянула. И Сережа немного отпил, чтобы узнать ее мысли. "Четыре