"Норверт Винер. Искуситель (Роман) [H]" - читать интересную книгу автора

принадлежала бы Диего. После прочтения у меня осталось чувство, что этот
человек далеко пошел бы, захоти он по-настоящему трудиться в своей
области, да вот беда - он не умеет хотеть. Диего произнес несколько слов
по поводу содержания своих статеек, но мы не стали на этом задерживаться.
Мы принялись делиться новостями и перескакивать с предмета на предмет.
Незадолго до того я прочел книгу о Мексике и теперь начал расспрашивать
Диего о нынешнем положении вещей у него на родине.
- Да, знаешь, - отвечал Диего, - я ведь совершенно утратил все связи с
родиной. Мать умерла пять лет назад. Отца я знаю слишком хорошо, чтобы
писать ему. Лишив меня наследства, он всю свою принципиальность устремил
на то, чтобы одержать слово и забыть о моем существовании. Мы, Домингецы,
все такие. На месте отца я бы поступил точно таи же. Слово Домингеца
нерушимо.
Раздался звонок к обеду, и мы спустились в чистенькую столовую, где за
столиками на четверых сидели преподаватели колледжа, в подавляющем
большинстве мужчины, но с незначительной примесью женщин. Все
разговаривали между собой, в зале стоял гул, но из-за того, что
присутствующие разбились на четверки, общая беседа была невозможна или, по
крайней мере, затруднительна. Преподавательские сплетни оказались такими
же скучными, как и вопросы, которые мы обсуждаем в обеденный перерыв на
Атлантик-авеню.
В эту пору Фэйрвью-колледж отличался приятнейшей атмосферой замкнутости,
которая развеялась в сутолоке и модернизме университета Фэйрвью. То была
маленькая тихая заводь просвещения, где преподаватели благоговели перед
величием Гарварда, Иэйла, Колумбийского университета в Нью-Йорке и
Чикагского университета. Даже в те дни баснословно дешевой жизни
преподавательский труд оплачивался возмутительно низко. Жили преподаватели
стесненно, зато (в пределах этой стесненности) уютно и вполне терпимо.
Более того, даже марка прославленных университетов не многих из них
соблазнила бы расстаться с Фэйрвью, если только расставание не связано
было со значительной прибавкой жалованья. Со студентами я почти не
встречался. По подкованности в науках их навряд ли можно было сравнить с
нынешними. Однако они располагали большим досугом и питали большее
уважение к человеческой личности. Ах, к нынешнему бы превосходному
образованию - да былое свободное мировоззрение!
- Между прочим, - сказал Диего после обеда, - сегодня мы приглашены на
чашку чая к Мэтьесонам. Я там упомянул как-то о тебе. Они будут очень
рады, если ты придешь. Знаешь, Стэнли Мэтьесон и его супруга. Мистер
Мэтьесон - весьма преуспевающий биржевик с Уолл-стрит, на субботу и
воскресенье ему удается вырваться сюда на отдых. В высшей степени
интересный человек. Юность провел на фронтире в Техасе. Рассказывает
потрясающие истории из тамошнего быта. Я ведь сам не чужд фронтира, но мне
и не снилось, что там человек может набраться такого яркого и богатого
жизненного опыта, как у мистера Мэтьесона.
Да и с миссис Мэтьесон стоит познакомиться. Она у него вторая жена, много
моложе. В юности была нью-орлеанской красавицей: плантация, большой дом
среди деревьев и бородатого испанского мха, родной язык - французский,
сезон в Париже, свои лошади и собаки, монастырское воспитание, умеет
стряпать креольские блюда. К тому же собою ослепительно хороша.
Мистеру Мэтьесону под семьдесят. Хоть на вид он и крепок, но нуждается в