"Барбара Виктор. Мозаика судеб " - читать интересную книгу автора

в толпе - яркий типаж для съемки. Работы было хоть отбавляй, но на улицах и
площадях этого города, где, казалось, царил вечный праздник, она не
встретила пока мужчину, который бы всколыхнул ее душу, лишил ее покоя...
С тех пор как Габриэле удалось получить работу в "Парижской хронике",
кого только ей не приходилось снимать - от заключенных в тюрьму баскских
сепаратистов до занимающих высокие посты политических лидеров. Особенно ей
удавались портреты парижских клошаров, а также снимки с показов новейших
коллекций одежды. Перед ней распахивались все двери - от тряпья, скрывающего
вход в вонючие убежища бездомных, до роскошных резных дворцовых врат,
охраняемых швейцарами. Трудно объяснить, как ей удавалось добиться успеха
там, где другие иностранцы почти все как один терпели неудачи. Она сама не
раз задумывалась об этом. Может быть, не было в ней той вызывающей
надменности, переходящей в неприемлемый для окружающих эгоцентризм, которым
славились ее заокеанские соотечественники? Габриэла была полна искреннего,
так высоко ценимого людьми сочувствия к другим. На это чувство нельзя было
не ответить... Не то чтобы она легко умела находить общий язык с объектами
своих съемок - нет, она просто пыталась их понять, и чаще всего ей удавалось
запечатлеть на фотографиях самые яркие черты их индивидуальности. Может
быть, секрет был в ее глазах цвета темного меда, обещающих так много,
проницательно смотрящих, казалось, в самую душу. Если бы у людей, которых
доводилось снимать Габриэле, не возникало подобных ощущений, они бы сразу
решительно отказывали ей в праве вмешиваться в их частную жизнь, как
отказывали большинству ее соотечественников. Тогда можно было возвращаться
на родину, во Фрипорт, что на Лонг-Айленде. Можно было с легкой душой и
незаживающей обидой снимать там свадьбы, рождественские праздники, делать
семейные фото. Но она однажды рискнула - отправилась в Париж, и город ее
принял.
Впереди показалось белое кирпичное здание, где она снимала квартиру.
Габриэла вошла в подъезд, набрала код и прошла во внутренний дворик, откуда
на лифте поднялась на четвертый этаж.
В прихожей ее ждал Паскаль Бурже. Засунув руки в карманы мятой куртки,
он нетерпеливо прохаживался взад-вперед. На лице его была написана тревога.
- Габриэла, - возбужденно заговорил он. - Плохие новости... Ужасные!..
- Что случилось? - Габриэла в волнении прижала руки к груди.
Он нервно взмахнул рукой, в которой дымилась сигарета "Галуаз".
- Твой бывший муж умер.
Она недоверчиво посмотрела на него.
- Я прослушал автоответчик... - начал Паскаль.
Габриэла, не дослушав его, тут же опустилась на колени перед тумбочкой,
где стоял телефон, перемотала ленту на магнитофоне, напряженно ожидая начала
записи. Паскаль со скрещенными на груди руками стоял рядом.
- Габи, - раздался гнусавый голос ее бывшей невестки Клер, - у Пита
случился обширный инфаркт. - Клер помолчала. - На теннисном корте... Ты же
знаешь, как он любил играть, жить не мог без этого мячика... - В телефонной
трубке послышался кашель. - А теперь вот! - Кашель сменился рыданиями. -
Прямо на теннисном корте. Габриэла, пожалуйста, приезжай на похороны. Они
состоятся в пятницу у Конроя, ты знаешь - в похоронном бюро за кортами.
Питу... будет не по себе, если ты не приедешь. Там, на небесах...
Голос умолк, потом раздался щелчок. Габриэла снизу недоверчиво глянула
на Паскаля.