"Фрида Абрамовна Вигдорова. Дорога в жизнь " - читать интересную книгу автора

Все это мигом проносится у меня в голове, и я говорю:
- Королев, дай-ка мне эту буханку. Держи, Панин, ешь.
Кто-то позади меня ахает. Панин неторопливо отламывает угол буханки и
ест. Ест спокойно, равнодушно. Мы стоим молча вокруг, и я чувствую: сцена
эта безобразна. Все, что было умно, смешно и ясно для каждого в случае с
Приходько, сейчас бессмысленно и уродливо. Почему? Такой же случай, такое
же наказание, а все не то.
Постепенно ребята оживляются, кто-то смеется:
- А на спор, съест! Все до корочки съест!
- Не съест!
- Чтоб мне провалиться - съест! - восклицает Петька.
Меня прошибает пот, я понимаю - надо сейчас же что-нибудь придумать,
сейчас же прекратить это. А Панин покорно жует. Он не просит прощения. Не
говорит: "Не буду". Он жует свою буханку и действительно сжует ее всю без
остатка.
- Разойдитесь, - говорю я ребятам. - Панин, иди за мной.
Мы идем в кабинет, провожаемые десятками глаз. Может, без пользы это и
не прошло и не каждый захочет оказаться в положении Панина, а все же не то
получилось! Не то!
Я до смерти рад, что никого из наших воспитателей не оказалось
поблизости в эту минуту.
- Положи буханку! - говорю Панину, затворив за собой дверь кабинета.
Он послушно кладет обломанную с одного бока буханку на стол.
- Отвечай: зачем украл?
- Есть хотел, - отвечает он, но тут же безнадежно машет рукой.
- Запомни - чтоб это было в последний раз. Иначе уйдешь отсюда.
Он молчит. Пожалуй, на время он и перестанет. Поостережется. Но не
более того.
Долго еще после этого случая я ходил с таким ощущением, точно жабу
проглотил.
Да, для Приходько та история стала уроком на всю жизнь. До него, как
говорится, дошло. Его проняло. А Панина? Панина ничуть не проняло, и,
значит, я ошибся.


***

А в другой раз без разрешения ушел в город Коршунов. Как тут было
поступить? Не пустить его обратно я не мог. Проучить, как Глебова, тоже не
мог: Коршунов был нервен и истеричен. Иногда он, правда, напускал на себя -
ни с того ни с сего начинал плакать, кричать, что он никому не нужен и для
всех лишний. По ночам он спал беспокойно, вскрикивал, бормотал, его мучили
какие-то сложные сны, которые он потом многословно пересказывал, изрядно
всем надоедая. Он пугался любого пустяка: стоило кому-нибудь неожиданно
крикнуть, громко засмеяться - и он передергивался, словно прошитый током.
И вот он вернулся из самовольной отлучки и стоял передо мною рядом с
дежурным командиром Жуковым, готовый заплакать, закричать, забиться в
истерике.
- И не пускайте! Не хотите - и не пускайте, очень нужно, подумаешь! -
затянул он было на одной ноте.