"Павел Вежинов. Измерения" - читать интересную книгу автора

армию. Но имена моего деда и его маленькой храброй жены остались
неизвестными, как и многие-многие другие. Все они предпочли погибнуть в
последнем бою, но не жить в отчаянье и позоре поражения. Хотя это уже
принадлежит истории и не имеет отношения к моему рассказу.
Когда дед, задыхаясь, ворвался во двор, бабушка все так же стояла в
дверях. Он был в повстанческой форме, в тяжелой суконной накидке на
плечах, но без шапки, которую потерял в бою. В руках у него был винчестер
и к нему два патронташа. Как известно, винчестер - одно из лучших ружей
того времени, вооружены им были лишь немногие. Говорят, дед за немалые
деньги купил его у Нури-бея, одного из самых богатых пирдопских черкесов,
с которым его связывало какое-то старое приятельство. Дед был чрезвычайно
возбужден, даже губы у него побелели, может быть, от усталости. Но,
заговорив, он сразу пришел в себя, лицо его смягчилось. Во дворе было
тихо, спокойно - укромное зеленое гнездо за крепкими стенами. Стрельбы в
городе пока не было слышно. Только что расцветшие гиацинты улыбались,
орошенные дождем. Даже тучи поредели, в просветах засияло чистое небо.
Казалось, что все вокруг рождено для вечного мира. Дед взглянул на жену
своими ясными голубыми глазами и еле слышно вздохнул.
- Ну, Петра, пришел наш последний час! - сказал он спокойно. - По
крайней мере умрем по-человечески!
- А я? - тихо спросила она.
- Что ты?
- Нету ведь у меня оружия.
- Об этом я позаботился! - ответил дед.
Сунул руку под накидку и вытащил двуствольный пистолет.
- Здесь две пули, - сказал он. - Если поганцы убьют меня, хорошо. А
если ранят, ты убьешь и меня и себя.
И протянул ей пистолет так, как протягивают дорогой подарок. Она
поцеловала ему руку и опустила глаза. Бабушка никогда не описывала мне
своих тогдашних переживаний, ни в одном из ее многочисленных рассказов не
было ни слова о чувствах. Когда-то люди стыдились своих чувств, вернее,
стеснялись их не меньше, чем наготы. Это благодаря ей я понял - не может
быть глубоким и сильным то, что показывается без всякого смущения.
А тогда она сказала только:
- Хорошо, Манол.
Вскоре в городе загремели первые выстрелы. И началось то, что потом
навсегда врежется в память людей. Не все из тех, кто остался в
Панагюриште, сражались до конца. Но все прощались - с близкими, с горькими
своими надеждами. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, в ушах у меня
звучат тихие, умоляющие голоса, предсмертные стоны. Последние прощальные
слова, может быть, последние проклятия. Женщины падали на колени перед
пропахшими воском иконами, и тут настигал их роковой удар ятагана,
слышался хруст костей. Может быть, кто-то из стариков молитвенно простирал
руки, надеясь на пощаду. Кто-то плакал. Но настоящие мужчины бились до
последнего патрона. Некоторым даже удалось спастись, но ни один из них
потом не был счастлив. Горечь поражения оказалась сильней подаренной
жизни.
Дед Манол сбросил накидку и направился к воротам, стройный, с легким
ружьем в руках. Бабушка слышала, как глухо и грозно загремели засовы.
Затем дед прикладом выбил камни, прикрывавшие заранее проделанные в ограде