"Павел Вежинов. Измерения" - читать интересную книгу автора

был очень хорош, один из самых заметных в городе. Можно было бы, конечно,
реставрировать его, как архитектурный памятник, но, по правде говоря,
что-то мешает мне это сделать. Давно уж я сказал себе: "Мир их праху" - и
не хочу больше ничем тревожить покой почивших. Тем более что нынешняя
публика не очень-то этого заслуживает. И вряд ли я вообще рассказал бы эту
историю, если б не некоторые особо важные обстоятельства.
Итак, дом двухэтажный. На второй этаж ведет узкая деревянная лестница,
потемневшая, позеленевшая, изгрызенная гнилыми зубами времени. Наверху две
спальни и комната для гостей - сейчас абсолютно пустые, холодные зимой и
летом. Я бывал там несколько раз, и всегда со стесненным сердцем, словно
посещал старую, заброшенную могилу. В гостевой комнате - тучи пауков,
сороконожек, каких-то вонючих букашек и других невероятных насекомых,
которых я больше нигде не видел. Стоишь посередине, растерянный,
испуганный, будто попал в какой-то совершенно неведомый мир. Кажется, само
время здесь иное, другие у него измерения, другая осязаемость, даже другой
запах. И давящее неотступное чувство, как будто только мое сознание живо,
а все остальное, включая мое тело, мертво. На мгновения время словно бы
исчезает, именно на мгновения. Невыносимое чувство, гораздо более
неприятное, чем ощущение мертвеющей оцепенелости собственного тела.
Торопливо выйдешь на веранду. Глубокая провинциальная тишина. Сквозь
ветки умирающего вяза видна облысевшая горная гряда. Тишина, тишина, лишь
где-то еле слышно трепещут крыльями птицы. Медленно спускаешься по
деревянной лестнице, под ногами мягко пружинят гнилые ступеньки. Внизу,
под лестницей, сбитый из досок закут, в котором когда-то складывали
наколотые на зиму дрова. От него начинался туннель - подземный ход,
выходивший в соседнее ущелье. Дед Лулчо рассказывал, что пробили его по
совету самого Левского на случай, если турки вдруг выследят какое-либо
собрание революционного комитета. Тот же дед Лулчо его и выкопал, можно
сказать, голыми руками, за одно лето. И знали об этом только они двое с
дедом Манолом, бабушка даже не подозревала о его существовании.
Сейчас двор утопает в буйном, словно кустарник, бурьяне. Дорожка еле
заметна. Очень высокая каменная ограда придает всему дому вид крепости. Ни
в одном селе не видел я больше таких высоких оград. Целый век прошел, а
они крепки по-прежнему. Только скрепляющий камни известковый раствор
кое-где выкрошился, тронутый временем. В тот страшный день, когда за
городом гремели выстрелы, бабушка, бледная, безмолвная, стояла у дверей и
ждала. От них к тяжелым, обитым железом воротам вела дорожка, вымощенная
мелкой речной галькой. Все было пусто, нигде ни души.
В это время дед Манол сражался на Бырдото. Из истории известно, чем
закончился этот бой. Погода стояла холодная, хмурая, в горах Эледжика даже
шел снег, хотя по-теперешнему была середина мая. Потом полил дождь,
вымочил порох в жалких самодельных патронах повстанцев. Ружья смолкли.
Хафиз-паша дорого заплатил за победу, но так или иначе его регулярные
части, возглавляемые ордой башибузуков, ворвались в опустевший городок.
Бабушка по-прежнему ждала. Она сразу поняла, что мертвая тишина вещает
не победу, а гибель. Разгромленные повстанцы рассыпались по горам, каждый
искал спасения в одиночку. Но многие все-таки пробрались в обреченный
город. Это горстка храбрецов, о которых рассказывает в своих "Записках"
Захарий Стоянов. Известны имена Рада Клисаря, Стояна Гыкова, Тодора
Гайдука из Радилова, которые своими допотопными ружьями остановили целую