"Тамара Ветрова. Город, которому ничто не грозит" - читать интересную книгу автора

так, маленькая надежда. Надежда, поднявшись хоть на коротенькое мгновение,
взглянуть - что там, за этими домами, серой стеной отмечающими границу
улицы Пушкина, и что, в самом деле, освещают те фонари, которых не видно с
улицы, но свет от которых проникает бледно и сюда...
Итак, не море, но соседняя улица. Близкая, рукой подать, и такая
недоступная.
Собравшись с силами, он приготовился - хотя, может быть, готовился всю
жизнь! Он чувствовал, как в поспешном испуге расплетаются корни. Как ветви
вдруг поднялись и, невнятно шумя, взмахнули раз и другой, разрезая воздух.
Как окна, светлые квадраты, ухнули куда-то вниз и вбок, и вот она, в свете
фонарей, - соседняя улица! Но что там, дальше, в тяжелой осенней мгле,
темное и громадное, бесконечное, с редкими отсветами звезд, с лунной
дорожкой (а ведь небо неделю как в низких бегущих облаках!)?
И клен парил над этой струящейся и неподвижной бесконечностью, уже твердо
зная: там, за рядом домов и фонарей, оказалась не соседняя улица - там
оказалось море! Наконец-то он увидел его!
Слушая Стасика, Казимир Иванович чуть заметно кивал. А будь на его месте
другой человек, он бы просто не поверил мальчику.
Казимир Иванович, прозревший в тумане
Казимир Иванович поверил мальчику, потому что был на редкость
проницательным человеком. Его зрение окрепло в тумане, и с тех пор он
научился различать то, что другим не под силу.
Особые обстоятельства способствовали тому, что город, который Казимир
Иванович привык считать своей родиной, был погружен, как в воды, в плотную
завесу тумана. В яркий солнечный день можно было различить, однако,
несколько башен, венчавших старинную границу города; проступали также
рисунки более современных жилых и административных построек, возникших в
эпоху, когда воображение окончательно покинуло строителей, вытесненное
заботой хотя бы кое-как расселить людей, число которых, несмотря на
значительную смертность, все росло.
В солнечные дни можно было различить даже некоторых пешеходов - с
привычной осторожностью они двигались вдоль улиц, пересекали пустынные
площади и могли бы напомнить постороннему наблюдателю одинокие поплавки,
подхваченные медленным течением великой реки... Или - слепцов. Но откуда
было взяться наблюдателю?
Именно этот город, где все приблизительно из-за непроходящего тумана, где
так трудно добраться до нужного места, не то что до своего приятеля, -
именно этот город и считал Казимир Иванович своей родиной, в юности и
вовсе не подозревая о существовании других городов.
Город располагался на холмистой равнине, границы его терялись во влажной
мгле, и не было охотников совать нос за эти границы!
С детства Казимир Иванович (тогда его звали иначе) усвоил привычки и
правила, которых придерживались жители города.
Проснувшись утром и привычно включив настольную лампу или фонарик,
прилепившийся к изголовью, он затем сцеплял пальцы обеих рук - и
получалось что-то вроде рукопожатия. Этот жест своим происхождением,
по-видимому, был обязан тем давно наступившим временам, когда каждый
человек, каждый житель города оказался перед необходимостью
довольствоваться общением только с самим собой. Одиночество перестало быть
наказанием господним или участью дураков, которые сами не знают, чего