"Лев Вершинин. Приговоренные к власти (Роман-хроника)" - читать интересную книгу автора

назад!
- Эвмен!.. Ты слышал меня?
Пленник прерывает стратега слабым, но при том властным взмахом руки.
Правая висит плетью. Ее крепко повредили, когда навалились и вязали...
- Погоди, победитель! - в приятном голосе кардианца нет ни страха, ни
издевки. - Позволь потерявшему все угадать, для чего он здесь...
- Говори, - кивает Одноглазый.
- Ты хочешь услышать, ради чего я поднял меч?
Светло-голубые глаза Эвмена глядят сквозь Антигона, сквозь тканый
полог, сквозь дороги и времена.
- Нет, не ради царицы Олимпиады. Она упивается кровью, и убийство
несчастного царя Арридея заслуживает смертной казни. Вы, македонцы, прозвали
ее упырихой, а я, грек, скажу тебе больше. Филипп, твой и мой царь, называл
ее дрянью. Она и есть дрянь, Антигон. Я вырос при дворе, я знаю...
Очень негромко говорит Эвмен, и рубиновая капелька никак не срывается с
потрескавшейся струпьевой корки, висит на краю надорванной, плохо заживающей
губы.
- И не за малыша, имевшего несчастье родиться сыном Божественного.
Великий Аристотель учил: варвару недостойно управлять эллинами, а
мальчишка - варвар по крови, да и воспитывает его та самая упыриха, что
погубила и бедного Арридея, и Филиппа, моего и твоего благодетеля...
Кардианец коротко передергивает левым неповрежденным плечом.
- И даже не во имя светлой памяти Царя Царей. За это дрался Пердикка.
И зря, по-моему. Говорят, под конец жизни Александр лишился рассудка. Не
вижу причин скрывать от тебя, Антигон: Божественный был сумасшедшим
всегда...
Стратег Азии хрустко стискивает зубы. Не сошел ли грек с ума,
кощунствуя столь нагло?! Тот, кто, сравнявшись с Олимпийцами, пронес
македонский щит до края Ойкумены, куда не добирался и Геракл, - безумец?!
Но... с другой стороны: а вспышки буйства с раздиранием одежд и
визгом?.. А бессудные пьяные расправы с друзьями?.. А сизая пена и звериный
вой?!!
И, в конце концов, разве не царский архиграмматик - единственный из
смертных, имевший свободный доступ к секретным отчетам врачей?
- А теперь ответь, - голос Эвмена становится чуть громче, - кому,
умирая, завещал свою диадему Божественный? Не забыл?
Антигон слегка кривит губы. Наивный вопрос. Разве такое забудешь?
- Сильнейшему. Так сказал он.
Эвмен качает головой.
- Нет. Вы тогда плохо слушали. Только и делали, что следили друг за
другом. А я принял его последний вздох. Достойнейшему! Вот так он сказал. Он
ведь не знал, что Роксана уже беременна, и никто не знал, даже я. И пока вы
делили сатрапии, я размышлял: кто же из вас достойнейший? Мне было легко
думать об этом, ведь сам я в любом случае не шел в расчет...
Одноглазый замирает.
Боги! Этот, утративший все, как будто подслушал его, Антигона, ночные
раздумья. Под зыбкий туман мечтаний и прикидок он подводит прочную опору
доводов, и ему можно верить. Ибо если и есть в Ойкумене кто-то, кому
известно все, так это Эвмен, правитель тайной и явной канцелярии
Божественного.