"Лев Вершинин. Приговоренные к власти (Роман-хроника)" - читать интересную книгу авторасобственного мужа?!
Увольте! Этому не бывать! Или мясистая коровьеглазая дура из Согдианы и ее пащенок, зачатый пьяным отцом - и это тоже не тайна! - прямо на брачном пиру?! Эх, Эвмен, Эвмен!.. Дурак!.. По щеке Антигона пробегает короткая дрожь. Кто станет терпеть тебя, зарвавшегося чужака, полезшего в храм со своим уставом? То-то и оно. Особенно, если этот чужак, в дополнение ко всему, еще и повадился громить в пух и прах испытанных на поле боя македонских вождей. В том числе, между прочим, и самого не знающего поражений Антигона Одноглазого! Вынуждая их, македонцев, людей доблести и чести, прибегать от полной безысходности к услугам презренных предателей и подло обрекая на муки совести... Да, конечно, нарушители присяги, как уже решено, не избегнут кары. Им уплачено сполна, чистым золотом, а что ждет их дальше - это уже забота Одноглазого, и стратег в полной мере продемонстрирует собственному воинству, что бывает с подонками, продающими своих вождей. Но самому-то себе голову не прикажешь отрубить. Не так поймут. И придется по ночам выть и грызть пальцы, не умея заснуть от презрения к себе, победителю... Так что же делать с Эвменом?! В сущности, шум и море крови вовсе не обязательны. Мало ли какую дрянь может съесть пленник на ужин, и разве мало хвороб прячется в здешних гнилых канавах? Но Деметрий! Поймет ли он отца, если тот не попытается спасти этого потускнеют, если он станет отводить взгляд от родителя, Антигон знает: тогда ему ничего не нужно. Он ведь уже стар, не следует обманывать себя, он самый старый из диадохов, шестьдесят пять есть шестьдесят пять, и все, ради чего он живет на свете, - этот девятнадцатилетний юноша, которого он по привычке считает совсем еще ребенком. Поэтому Эвмену следует дать шанс. И если кардианец поймет, что второй жизни ему не подарит никто, а первая - в его, и только его руках... О! Тогда все сложится как нельзя лучше! Люди, подобные этому греку, рождаются нечасто, ему можно доверять полностью!.. И, в конце концов, почему бы личному архиграмматику Филиппа и его Божественного сына не принять под свою опытную руку походную канцелярию Антигона? Вполне приемлемый и почетный выход... А кому надо - неплохой намек! И это, пожалуй, единственный способ выгородить, вытащить из этой печальной истории несчастного зарвавшегося гречишку. Иного не дано. Ну, а если - нет? С Эвмена станется и отказаться. Тогда... Ну что ж, тогда по крайней мере он будет чист перед своей совестью и своим сыном... Соглашаясь со стратегом, совсем притихла боль. И голос Одноглазого, обращенный к приведенному наконец узнику, изможденному, запаршивевшему, воняющему резким многодневным потом, был спокойно гостеприимен, словно и не было этих пяти лет войны и оба они встретились на пиру в далеком Вавилоне... - Хайре! Радуйся, Эвмен! |
|
|