"Лев Вершинин. Первый год Республики (Авт.сб. "Хроники неправильного завтра") [АИ]" - читать интересную книгу автора - Гарно зустринэмо.
Ясно стало: окончен допрос. Не о чем более спрашивать. В комнате повисло нехорошее тяжеловатое молчание; мужик все так же не отрывал глаз от пола, генерал смотрел сквозь него, размышляя. Наконец решился. Подошел к двери, распахнул. Готовно сунулись двое: татарин и ординарец; ордынец чуть впереди, дрожит, словно застоявшаяся лошадь, ноздри вздернуты в крутом изломе, в руке - сабля. Не глядя на гололобого, Бестужев распорядился: - Прапорщик, распорядитесь сего пленного в целости доставить на окраину, к балкам, и отпустить, вреда не причиняя... Словно бы объясняясь - перед кем? - пояснил: - Помилован за чрезвычайно ценные сведения, важность для грядущей баталии представляющие... Повернулся к вставшему, напряженно мнущему шапчонку мужику. - Прощай, Афанасий Фомич. Хорошего от тебя не услышал, разумного тоже. За правду, однако, благодарю. В другой раз только не попадись. Сказал - словно перечеркнул; не глядя уже, не видя истового поклона, поймал, сверху вниз взглянув, волчий зрак татарина. Подумал секундно: сколько их там еще? Махнул рукой. - Хватит. Только вот... слышь, Махметка? - не здесь уж... С утра началось. Конная партия гайдамаков, числом до восьми десятков, сквозь балки прошла к предместным оврагам и начала было сечь караулы; смельчаков отогнали кременчугцы беглой пальбою, татары пошли вдогон и послал вестового с рапортом, особого значения вражьему экзерсису не придал; черкнул в несколько строк, будто о пустяке. Бестужев же, прочитав, вскинулся: - Иные посты предупредили? - Не могу знать, ваше превосходительство! - бледнея от тона генеральского, признался вестовой. - Ладно! - Михаил Петрович уже зашнуровывал бурку. - Подпоручик, поднять конвой! Все утро, почти до полудня, промотался по аванпостам. День выдался мерзкий, вроде позавчерашнего, разве что без ветра. Шинели солдатские потемнели от влаги, на глазах исходили паром, кисло пованивали. И себя тоже, хоть и говорится, что свое не чуешь, нюхом ощущал генерал. Морщился брезгливо, стараясь не думать о животном [здесь: о естественном, телесном (устар.)]. Разнося впрок взводных, внутренне бранил Щепиллу. Страха Мишель не ведает, всем известно, но осторожность-то забывать не след! Ясно ведь: не просто так щупали посты хамы! Теперь лишь, после беседы ночной, отчетливо выявилось Бестужеву - кто противустоит ему, таясь до времени в буераках, какая сила; а ведь всерьез не принимал: скопище и скопище... стадо. Ныне в голове крутилось твердо сказанное: "Зустринэмо". Вот оно, наистрашнейшее; и нельзя не одолеть, ибо - пока что все же скопище! Но ежели не устоять, ежели разжует Кармалюка Мишку Бестужева, тогда - армией сие скопище обернется... Тревожные размышления оборвала внезапная пальба. На юге, у тракта за балками, где утром пробирались гайдамаки. Сперва одиночные выстрелы, затем |
|
|