"Лев Вершинин. Первый год Республики (Авт.сб. "Хроники неправильного завтра") [АИ]" - читать интересную книгу автора

- Гарно зустринэмо.
Ясно стало: окончен допрос. Не о чем более спрашивать.
В комнате повисло нехорошее тяжеловатое молчание; мужик все так же не
отрывал глаз от пола, генерал смотрел сквозь него, размышляя. Наконец
решился. Подошел к двери, распахнул. Готовно сунулись двое: татарин и
ординарец; ордынец чуть впереди, дрожит, словно застоявшаяся лошадь,
ноздри вздернуты в крутом изломе, в руке - сабля.
Не глядя на гололобого, Бестужев распорядился:
- Прапорщик, распорядитесь сего пленного в целости доставить на
окраину, к балкам, и отпустить, вреда не причиняя...
Словно бы объясняясь - перед кем? - пояснил:
- Помилован за чрезвычайно ценные сведения, важность для грядущей
баталии представляющие...
Повернулся к вставшему, напряженно мнущему шапчонку мужику.
- Прощай, Афанасий Фомич. Хорошего от тебя не услышал, разумного тоже.
За правду, однако, благодарю. В другой раз только не попадись.
Сказал - словно перечеркнул; не глядя уже, не видя истового поклона,
поймал, сверху вниз взглянув, волчий зрак татарина. Подумал секундно:
сколько их там еще? Махнул рукой.
- Хватит. Только вот... слышь, Махметка? - не здесь уж...


С утра началось. Конная партия гайдамаков, числом до восьми десятков,
сквозь балки прошла к предместным оврагам и начала было сечь караулы;
смельчаков отогнали кременчугцы беглой пальбою, татары пошли вдогон и
порубили с дюжину да еще пяток стрелами добыли. Впрочем, Щепилло, хоть и
послал вестового с рапортом, особого значения вражьему экзерсису не
придал; черкнул в несколько строк, будто о пустяке.
Бестужев же, прочитав, вскинулся:
- Иные посты предупредили?
- Не могу знать, ваше превосходительство! - бледнея от тона
генеральского, признался вестовой.
- Ладно! - Михаил Петрович уже зашнуровывал бурку. - Подпоручик,
поднять конвой!
Все утро, почти до полудня, промотался по аванпостам. День выдался
мерзкий, вроде позавчерашнего, разве что без ветра. Шинели солдатские
потемнели от влаги, на глазах исходили паром, кисло пованивали. И себя
тоже, хоть и говорится, что свое не чуешь, нюхом ощущал генерал. Морщился
брезгливо, стараясь не думать о животном [здесь: о естественном, телесном
(устар.)]. Разнося впрок взводных, внутренне бранил Щепиллу. Страха Мишель
не ведает, всем известно, но осторожность-то забывать не след! Ясно ведь:
не просто так щупали посты хамы! Теперь лишь, после беседы ночной,
отчетливо выявилось Бестужеву - кто противустоит ему, таясь до времени в
буераках, какая сила; а ведь всерьез не принимал: скопище и скопище...
стадо. Ныне в голове крутилось твердо сказанное: "Зустринэмо". Вот оно,
наистрашнейшее; и нельзя не одолеть, ибо - пока что все же скопище! Но
ежели не устоять, ежели разжует Кармалюка Мишку Бестужева, тогда - армией
сие скопище обернется...
Тревожные размышления оборвала внезапная пальба. На юге, у тракта за
балками, где утром пробирались гайдамаки. Сперва одиночные выстрелы, затем