"Жюль Верн. Завещание чудака" - читать интересную книгу автора

первом ряду зрителей, находились антрепренер Крабба Джон Мильнер, мисс Кэт
Титбюри, делавшая своему мужу какие-то совсем непонятные знаки, и
подвижная, нервная Джовита Фолей, без которой Лисси Вэг никогда не
согласилась бы появиться перед устрашавшей ее публикой. Дальше, в глубине
громадной залы, в местах амфитеатра, на самых отдаленных ступеньках, во
всех углах, где только мог поместиться человек, во всех отверстиях., где
могла просунуться человеческая голова, виднелись мужчины, женщины и дети,
принадлежавшие к различным классам общества, все, кто был в состоянии
оплатить свои входные билеты.
А за стенами здания, вдоль Мичиган-авеню и Конгресс-стрит, в окнах
домов, на балконах гостиниц, на тротуарах, на мостовых, где было
приостановлено движение экипажей, стояла толпа, не менее шумная, чем
Миссисипи во время ее разлива, и волны этой толпы далеко переходили за
границы квартала.
В этот день, по сделанному подсчету, Чикаго принял в свои стены
пятьдесят тысяч приезжих, посторонних, явившихся как из различных пунктов
штата Иллинойс, так и из смежных с ним штатов, а также из Нью-Йорка,
Пенсильвании, Огайо и Мэна. Шум и гул голосов все усиливались; они носились
над всей этой частью города, наполняли весь Лейк-Парк и терялись в залитых
солнцем водах Мичигана.
Часы начали отбивать двенадцать. Громкий вздох вырвался из груди
присутствующих.
Нотариус Торнброк встал со своего места, и этот раздавшийся в
театральном зале вздох, подобный сильному порыву ветра, проник через окна
здания и донесся до толпы, запрудившей ближайшие улицы.
И тотчас же вслед за тем наступила тишина, глубокая, взволнованная
тишина, подобная той, какая бывает в промежутке между блеском молнии и
раскатом грома, когда вдруг становится тяжело дышать.
Нотариус Торнброк, стоя у стола, занимавшего центр эстрады, скрестив
руки на груди, с сосредоточенным лицом ждал, когда замрет последний звук
последнего, двенадцатого удара часов.
На столе перед ним лежал конверт, запечатанный тремя красными печатями
и инициалами покойного. В этом конверте находилось завещание Вильяма Дж.
Гиппербона. Надпись, сделанная на конверте, говорила о том, что его можно
было вскрыть только по прошествии двух недель после смерти завещателя. Она
указывала также число и час, в которые этот конверт должен был быть вскрыт,
а именно ровно в полдень 15 апреля в зале Аудиториума.
Нотариус Торнброк нервным жестом сломал печать конверта и вынул из
него сначала документ, на котором виднелась подпись, сделанная хорошо
знакомым почерком завещателя, затем вчетверо сложенную карту и, наконец,
маленькую коробочку в один дюйм длиной и полдюйма вышиной.
Покончив с этим, нотариус Торнброк пробежал глазами, вооруженными
очками в алюминиевой оправе, первые строчки документа и громким голосом,
хорошо слышным даже в самых отдаленных углах зала, прочел следующее:
- "Мое завещание, написанное моей рукой, в Чикаго, 3 июля 1895 года.
Будучи в здравом уме и твердой памяти, я составил этот акт, который
заключает в себе мою последнюю волю. Эту волю мистер Торнброк и мой коллега
и друг Джордж Б. Хиггинботам, председатель Клуба Чудаков, обязуются
исполнить во всей ее полноте, так же как это было сделано и с
распоряжениями, касавшимися моих похорон".