"Жюль Верн. Завещание чудака" - читать интересную книгу автора

они сами, между прочим, не прибавили ни единой капли своего сострадания к
людям. Это были два сухих, бесчувственных сердца, бившихся в унисон. К
счастью, небо отказалось благословить этот союз, и их род заканчивался с
ними. Будучи очень богатыми, они нажили себе состояние не торговлей и не
промышленностью. Нет, оба они, эти рантье (миссис Титбюри принимала в этом
такое же участие, как и ее муж), посвятили себя деятельности мелких
банкиров, скупщиков векселей по дешевой цене, ростовщиков самой низкой
категории, всех этих жадных хищников, которые разоряют людей, оставаясь все
время под покровительством закона, того закона, который, по словам
знаменитого французского писателя, был бы очень удобен для негодяев... если
бы... не существовало... Бога!
Титбюри был человек невысокого роста, толстый, с рыжей бородой совсем
такого же цвета, как волосы его жены. Железное здоровье позволяло им обоим
никогда не тратить и полдоллара на лекарства и на визиты врачей. Обладатели
желудков, которые способны были все переварить, желудков, какие должны были
бы иметь одни только честные люди, они жили на гроши, и их прислуга
привыкла к голодному режиму. С тех пор как Герман Титбюри кончил заниматься
делами, у него не было никаких сношений с внешним миром, и он был
совершенно в руках миссис Титбюри, самой отвратительной женщины, какую
только можно себе представить, которая "спала со своими ключами", как
говорят в народе.
Чета эта жила в доме с окнами, узкими, как их мысли, снабженными, так
же как и их сердца, железными решетками, в доме, похожем на железный сундук
с секретным замком. Его двери не открывались ни для посторонних, ни для
членов семьи - кстати, родни у них не было, - ни для друзей, которых они
никогда не имели. Вот почему и на этот раз двери остались закрытыми перед
газетными репортерами, явившимися за информациями.
Но и без непосредственного обращения к чете Титбюри легко было судить
о их душевном состоянии, наблюдая за ними с того дня, когда они заняли свои
места в группе "шестерых". Сильное впечатление произвело на Германа Титбюри
его имя, напечатанное в знаменитом первоапрельском номере газеты Трибуна.
Но не было ли еще других каких-нибудь жителей Чикаго с этой же фамилией?
Нет! Ни одного, во всяком случае ни одного на улице Робей-стрит, в доме №
77. Допустить же, что он рисковал сделаться игрушкой какой-нибудь
мистификации, о нет! Герман Титбюри уже видел себя обладателем шестой части
громадного состояния и только огорчался и злился, что не был избран судьбой
в качестве единственного наследника. Вот почему к остальным пяти
претендентам он чувствовал не только зависть, но презрение и злобу, вполне
солидаризируясь с командором Урриканом. Читатель легко может себе
представить то, что он, Титбюри, и его жена думали об этих пяти
"самозванцах".
Разумеется, в данном случае судьба допустила одну из тех грубых
ошибок, которые ей очень свойственны, предлагая этому несимпатичному,
неинтересному человеку часть наследства Вильяма Гиппербона, если это
действительно входило в намерения покойного члена Клуба Чудаков.
На другой день после похорон в пять часов утра мистер и миссис Титбюри
вышли из дому и отправились на Ок-свудсское кладбище. Там они разбудили
сторожа и голосами, в которых чувствовалось живое беспокойство, спросили:
- Ничего нового... за эту ночь?
- Ничего нового, - ответил сторож.