"Олег Верещагин. Шпоры на кроссовках" - читать интересную книгу автора

повесят. Они всегда три дня ломают, потом - или в лагерь, или вешать. Утром
не хочется, Никол. Лучше б ночью или еще когда, а утром... страшно...
Колька молчал, открыв рот - пытался вздохнуть. Алесь почти спокойно,
только тоскливо продолжал:
- Да оно бы и ладно. Бьют они очень уж сильно, да еще и электричеством
стегают. Только обидно. Они к Сталинграду подходят, слышал, Никол? Ну как
возьмут, что тогда? А я и не узнаю...
- Не возьмут, - неожиданно вырвалось у Кольки. - Под Сталинградом их
разобьют. Еще хуже, чем под Москвой. И вообще... наши выиграют. Да их уже
убьют там, - снова против своей воли добавил Колька, - я радио недавно
слушал.
- Молчи! - пальцы Алеся запечатали рот - сухие и сильные. - Правду
говоришь?! - тут же требовательно спросил мальчишка, подавшись к Кольке. -
Ну правду, не врешь?!
- Правду, - твердо ответил Колька.
- Хорошо, - успокоенно сказал Алесь. - Вот теперь - хорошо все...
Слушай, если выберешься, то... - Алесь замялся и больше ничего не успел
сказать - дверь на верху распахнулась, красноватый свет ударил в низ по
короткой каменной лестнице, и черный силуэт наверху позвал по-русски:
- Эй, новенький! Выходи!
Кольке показалось, что на него надели наушники. Алесь еще что-то
говорил, тот, наверху, поторапливал, но Колька ничего не слышал и не
ощущал - даже ударившись плечом о дверной косяк, не почувствовал. Солдат - в
той же форме, что и сидевшие у подъезда - запер замок и прислонился к стене,
обменявшись несколькими словами с таким же, пришедшим за Колькой. Тот
несильно толкнул мальчишку в спину:
- Руки назад. Иди вверх, - и снова толкнул к лестнице, уводившей почти
от подвальной двери на второй этаж, откуда слышались голоса - немецкие. Они
так заморозили Кольку, что он не сразу услышал голос топавшего позади
солдата - быстрый, тихий и сочувственный: - Я не шваб[4]. Я словак, словак.
Мальчик... - но лестница кончилась, и солдатик умолк.
В длинном коридоре, все еще светлом от садящегося солнца, у
подоконников стояли немцы. Их было много - десятка два, и они совсем не
напоминали привычных по фильмам. Вместо коротких сапог (за голенищами
которых торчат гранаты и магазины к автомату.) - ботинки с клапанами -
гетры, кажется. Автоматов ни у кого нет, почти все - пожилые, один даже в
очках. На Кольку они смотрели, переговариваясь, глазами, ничего не
отражавшими - ни злости, ни сочувствия.
Двое "настоящий", как подумал Колька, немцев стояли возле двери в конце
коридора. Один - странно, но он запомнился - был тот здоровяк, который вел
мотоцикл. Другой - совсем мальчишка, но высокий, с желтым чубом из-под серой
пилотки - вдруг напомнил Колька одного десятиклассника, хорошего гитариста,
он часто пел на школьных вечерах... У этих немцев тоже были ботинки с
гетрами, но на шее висели настоящие автоматы, и руки, голые по локоть,
лежали на них, как в кино. Здоровяк что-то рассказывал младшему товарищу,
тот смеялся, и Колька, увидев, как здоровяк кивает на него, неожиданно
понял: немец рассказывает о том, как чуть не опрокинулся из-за русского
мальчишки.
Желтоволосый тоже уставился на Кольку прозрачными глазами и вдруг,
усмехнувшись, толкнул его в грудь стволом автомата, и весело сказал: