"Джейн Веркор. Молчание моря" - читать интересную книгу автора

соединяя их, как в непрерывной, однообразной молитве. Иногда он стоял у
камина неподвижно, словно кариатида; иногда, продолжая говорить, подходил
к какому-нибудь предмету или к рисунку на стене. Затем он замолкал,
откланивался и желал нам спокойной ночи.
Как-то раз в одно из первых посещений он сказал:
- Чем отличается этот огонь от огня, пылающего у меня дома? Разумеется,
и камин, и дрова, и пламя везде одинаковы. Но не похож отсвет от пламени!
Он зависит от предметов, которые освещает, от обитателей комнаты, от
мебели, стен и книг на полках...
- ...Почему я так люблю эту комнату? - задумчиво говорил он. - Она не
так уж прекрасна - извините меня! - Он засмеялся. - Я хочу сказать, это не
музей. О вашей мебели не скажешь: какое чудо искусства!.. Нет. Но у этой
комнаты есть душа. Душа есть у всего дома.
Он стоял перед книжными полками. Его пальцы с легкой лаской скользили
по переплетам.
- ...Бальзак, Баррес, Бодлер, Бомарше, Буало, Бюффон... Шатобриан,
Корнель, Декарт, Фенелон, Флобер... Лафонтен, Франс, Готье, Гюго... Какая
армия! - сказал он, усмехнувшись, и покачал головой. - А ведь есть еще
Мольер, Рабле, Расин, Паскаль, Стендаль, Вольтер, Монтень и все
остальные... - Он медленно водил рукой по переплетам и время от времени
издавал легкое восклицание, видимо, когда встречал неожиданное имя. - У
англичан, - продолжал он, - есть Шекспир, у итальянцев - Данте, у испанцев
- Сервантес, у нас, конечно, есть Гете. Остальных нужно искать в памяти. А
у французов? Кто первый приходит на ум? Мольер? Расин? Гюго? Вольтер?
Рабле? Кто еще? Они теснятся, подобно толпе у входа в театр, - не знаешь,
кого впустить первым.
Он обернулся и сказал серьезно:
- Но что касается музыки - тут уж ищите у нас: Бах, Гендель, Бетховен,
Вагнер, Моцарт... чье имя поставить первым? А мы - мы друг с другом воюем!
- воскликнул он и медленно покачал головой. Он вернулся к камину, и его
улыбающиеся глаза остановились на профиле моей племянницы. - Но эта война
- последняя! Больше мы воевать не будем: мы сочетаемся браком. - У глаз
его появились морщинки, во впадинах на щеках образовались ямочки, блеснули
белые зубы. Он весело сказал: - Да, да. - Движением головы он подтверждал
свои слова. - Когда мы вошли в Сент, - продолжал он после паузы, - я
радовался тому, что население нас хорошо встречает. Я был очень счастлив,
я думал: все будет легко. Затем я понял, как обстояло дело: это была
трусость. - Он сделался серьезным. - Я стал презирать людей. Я стал
бояться за Францию. Я думал: _действительно_ ли она так изменилась? - Он
покачал головой. - Нет! Нет! Потом я увидел ее, и теперь я счастлив, что у
нее такой строгий лик.
Его взгляд обратился ко мне - я отвел глаза, - немного задержался на
различных предметах в комнате и вернулся к беспощадно равнодушному лицу,
на которое был устремлен раньше.
- Я счастлив, что нашел здесь старого человека с таким чувством
собственного достоинства. И молчаливую девушку. Надо победить это
молчание. Надо победить молчание Франции. Мне по душе эта задача.
Он смотрел на мою племянницу, на ее упрямый, замкнутый и чистый
профиль, смотрел с серьезной настойчивостью, но где-то еще таилась улыбка.
Племянница чувствовала это. Я увидел, как она слегка покраснела, между