"Джейн Веркор. Молчание моря" - читать интересную книгу автора

снегом; было ужасно холодно и сыро. Я подкладывал в камин толстые поленья,
которые берег для таких дней. Помимо своей воли я думал об офицере, идущем
по улице, представлял себе, как он войдет, покрытый снегом. Но он не
приходил. Час, когда он обычно возвращался, давно миновал, и меня злило
сознание, что я не могу отделаться от мысли о нем. Моя племянница медленно
вязала с чрезвычайно усердным видом.
Наконец послышались шаги. Но шли они из глубины дома. По их неровному
звуку я узнал походку офицера. Я сообразил, что он вошел в дом через
другую дверь и сейчас направляется к нам из своей комнаты. Конечно, ему не
хотелось показываться в насквозь промокшей, потерявшей всякую элегантность
форме: он переоделся.
Шаги - один тяжелый, другой легкий - спускались по лестнице. Дверь
открылась, и появился офицер. Он был в штатском. На нем были брюки из
толстой серой фланели и куртка из серого твида с коричневыми прожилками,
широкая и свободная. Он носил ее с небрежным изяществом. Свитер из толстой
небеленой шерсти, видневшийся из-под распахнутой куртки, облегал его худую
мускулистую грудь.
- Извините меня. Я не могу согреться. Я сильно промок, а в моей комнате
очень холодно. Я погреюсь несколько минут у вашего огня.
Он с трудом присел на корточки перед камином, протянул к огню руки и,
поворачивая их то одной стороной, то другой, повторял:
- Хорошо!.. Хорошо!..
Он повернулся и, по-прежнему сидя на корточках, обхватив колено руками,
подставил огню спину.
- Ну, это еще ничего, - сказал он. - Зима во Франции мягкая. Вот у нас
она жестокая. Очень. У нас леса хвойные, густые, снег на них лежит
тяжелый. А здесь деревья нежные и снег, как кружево. Наша природа похожа
на быка, мощного и приземистого, - ему нужна сила, чтобы существовать. А
ваша - это дух, это мысль, утонченная и поэтическая.
Голос у него был довольно глухой, какой-то тусклый. Акцент - легкий,
заметный только на твердых согласных. Речь его напоминала чуть певучее
гудение.
Он встал, оперся локтем о высокий камин, прижался лбом к руке. Он был
так высок, что ему приходилось немного нагибаться там, где я не доставал
головой.
Он стоял так довольно долго, неподвижный, молчаливый. Моя племянница
вязала с механической быстротой. Она ни разу не взглянула на него, ни
разу. Я курил, полулежа в уютном кресле. Я думал, что ничто не может
нарушить тяжести нашего молчания, что он откланяется и уйдет.
Но глухое певучее гудение послышалось снова, и казалось, оно не
нарушало молчания, а возникало из него.
- Я всегда любил Францию, - сказал офицер, не двигаясь. - Всегда. В
прошлую войну я был ребенком, что я думал тогда - в счет не идет. Но потом
я всегда любил ее. Только любил издалека, как Принцессу Грезу. - Он
помолчал и добавил значительно: - Из-за моего отца.
Он повернулся и, засунув руки в карманы своей куртки, прислонился к
камину. Головой он касался карниза. Время от времени он медленно терся о
него затылком - движением, характерным для оленя. Тут же стояло кресло,
совсем рядом. Но он не сел в него. До последнего дня он ни разу не
садился. Мы не предлагали ему этого, и он никогда не делал ничего, что