"Джейн Веркор. Плот "Медузы"" - читать интересную книгу автора

заниматься. Особенно после того, как вас уличили.
- Я пытался. Бывало, иду я по Люксембургскому саду, сгибаясь под
тяжестью ранца, в котором лежит дневник, оскверненный какой-нибудь
необъяснимой четверкой, пятеркой или четырнадцатым местом. Бреду к дому,
приняв стоическое решение больше не лгать, показать родителям мой
опозоренный дневник в его истинном виде, мужественно снести их
разочарование, холодное, неласковое выражение их лиц. Но по мере
приближения к дому ноги у меня становятся ватными, на сердце ложится
огромная тяжесть, и я начинаю бесцельно слоняться по аллеям. Я вел сам с
собой изнурительную борьбу и неизменно ее проигрывал. Спрятавшись за
каким-нибудь высоким стволом в английском саду, я вынимал дневник и
подчищал отметку. Только после этого я отваживался приблизиться к дому,
подняться по лестнице и позвонить в дверь.
- Ну а потом?
- Видите ли, потом все происходило как бы помимо моей воли. Последствия
обрушивались на меня, как античный рок. Я был уже не актером, а жертвой.
Понимаю, объяснить это трудно... Я и сам только теперь, в разговоре с
вами, пытаюсь как-то разобраться в том, что меня пугало, чем была вызвана
эта мания. Может быть, я считал, что, если я вдруг сразу предъявлю
родителям свои плохие отметки, я сам как бы публично и даже с каким-то
цинизмом и равнодушием распишусь в своем падении. А скрывая их, я как бы
отмежевываюсь от них. Оттого что отец обнаруживал обман постепенно, его
разочарование обращалось в гнев, к тому же направленный совсем на другой
объект. Этот гнев был, в общем, не так уж страшен. Но зато выдержать
взгляд отца, открывшего дневник и увидевшего клеймо - плохую отметку, -
нет, на это я решиться не мог, не мог даже подумать об этом без ужаса. Его
глаза затуманятся упреком, огорчением. Нет, такое испытание, такая мука
были выше моих сил.



4

Эти детские страхи, искаженное представление о шкале ценностей, когда
стыд ребенку перенести легче, чем сознание своей бездарности, а гнев отца
предпочтительней его разочарования, что-то мне упорно напоминали.
- Вы и в самом деле стали плохо учиться?
- В том-то и дело, что нет. По некоторым предметам я, хоть и не блистал
успехами, как раньше, все же достаточно успевал, чтобы в конце года
оказаться в списке лучших.
- Так чего же вам не хватало?
- То-то и оно, что это меня не успокаивало. Вернее, нет, успокаивало -
на время летних каникул. На три месяца я освобождался от бремени жизни. Но
я не забывал: стоит вернуться в город, и все начнется сначала. Последние
недели отдыха были отравлены муками приговоренных к смерти, которые все
усугублялись. А впереди в погребальном мраке маячил Париж. Стоило мне
подумать об этом, и меня начинало мутить. Невеселая история, не правда ли?
Я улыбнулась. Подошла к книжной полке. Открыла том воспоминаний Кафки и
прочла отрывок, посвященный годам его учения в лицее. [Речь, без всякого
сомнения, идет о следующем отрывке: "Конечно, я должен был провалиться на