"Александр Фомич Вельтман. Приключения, почерпнутые из моря житейского " - читать интересную книгу автора

произносил: "Какой выдался нынче денечек; подвинь-ка, Дунюшка (Дунюшке леть
шестьдесят), стулик-то ко мне; подай, голубушка, ложечку. Дай-ко стаканчик
водицы, испить хочется". - "Не лучше ли кваску, матушка?" - "Нет, уж лучше
чайку чашечку".
Таким-то образом Мавра Ивановна проводила день, если какая-нибудь
старушка Гавриловна не навещала ее или если Саломея Петровна не присылала за
ней. Иногда только она вяжет наобум чулок, да и задумается... да уж не об
себе, а об Саломее Петровне, или Катерине Петровне, или об матушке их, или
об Гавриловне: как это ей бог послал купить три кочня капусты на грошик?...
и об других добрых знакомых; о добрых умерших она не задумывается: они в
царстве небесном, - жалеть об них нечего. О худых людях она и вспоминать
боится, чтоб не помянуть недобрым словом.
Сто рублей она аккуратно распределяла на год. Нанимает у Гавриловны
уголок за двадцать рублей; шесть рублей заплатит за фунтик чайку, да купит
фунтика три в полгода сахарку; а ежедневных расходов у нее нет. Вовремя
запасет она грибков рублика на три, капустки кислой, да крупки рубликов на
пять. Два фунта говядины достает ей на все скоромные дни недели, а полфунта
снеточков - на постные; полтора фунта хлеба на три дня. Таким образом у нее
остается еще около двадцати пяти рублей; из них десять рублей на говенье, на
свечи, на просвиры, на панихиды; а пятнадцать - на всякий случаи, на
приправу, на маслице да на пирог в праздник.
Одежда на ней уж не носится, не трется и не стареет.
Мы уже сказали, что у одного папеньки и у одной маменьки были две
дочки: эти дочки назывались Саломеей Петровной и Катериной Петровной. Их
папенька и маменька ничем не отличались от тех, которые не знают, что такое
значит: папенька и маменька.
Катенька, меньшая дочка, была больше ничего, как миленькая девушка,
которую очень приятно любить и которую все любили так, как будто бы ни
зашто, ни прошто; старшая же ceстрица ее была - Саломея Петровна - не иначе.
Красавица в форме, с сознанием собственного достоинства; истинный доблестный
муж в полдюжине юбок; настоящий юный чиновник министерства, приехавший из
европейской столицы в азиатскую, со всем запасом важности, горделивости в
походке, в посадке, в приемах, в движениях, в речах, во взгляде, в чувствах
и даже помышлениях. Словом, это было существо великодушное, презирающее всех
малодушных, слабодушных, тщедушных и радушных. В дополнение ко всем этим
достоинствам она пела. Так как голос есть выражение души, а душа Саломеи
была мужественна, то голос ее был яко глас трубный, не семейный, а,
соответственно современному требованию, публичный. Она пела con fuoco *, как
поет на сцене какой-нибудь Mahometo **, с выражением в лице игры страстей,
со всеми уклонениями, возвышениями, понижениями, потрясением головы, то с
наморщенным челом, то с закатившимся, умирающим взором и с сладчайшей
конфетной улыбкой. Все люди века, вздутые, пузырные и бурчащие как пена,
словом, дрожжи, поднявшиеся наверх, кричали рассеянно: браво, браво,
удивительно!... Похвала имеет цену не на устах, а в ушах! Это знают люди
века. Папенька Саломеи был статский советник; маменька, разумеется, также
статская советница, - больше об них нельзя ничего сказать. Они были очень
обыкновенные супруги. Имущества у них было не через край. Для двух дочерей
следовало бы по крайней мере скопить приданое; но оно не скоплялось; а между
тем старшая уже гадала о том великом муже, который будет ее собственным
мужем. Он воображался ей чем-то вроде Телемака ***, и потому все имеющие