"Иммануил Великовский. Человечество в амнезии " - читать интересную книгу автора

коллективного бессознательного, формализуя его содержание", однако "практика
католицизма полностью не осознает проблем такого рода". Почти вся сфера
коллективного бессознательного вылилась в русло догматических архетипических
идей и потекла в строго обозначенных берегах к символизму веры и ритуала...
До христианской церкви существовали античные мистерии, они уводят в туманные
дали доисторического неолита". Церковь возвела защитную стену сакральных
образов. "С тех пор люди забыли, что они собой представляют. Но
действительно ли забыли? Могло ли случиться так, что люди никогда и не
знали, что они собой представляют?... действительно, у нас кет даже самого
отдаленного понимания того, что означает непорочное зачатие, божественная
природа Христа и единство Троицы... Суть состоит в том, что архетипические
образы настолько слились с собственным смыслом, что люди никогда и не задают
себе вопрос об их истинном значении... И когда (человек) начинает о них
размышлять, он делает это с помощью того, что мы называем "разумом", а на
самом деле является ни чем иным, как совокупностью всех его предрассудков и
приблизительных знаний"1.
Я пытался извлечь у Юнга четкую линию рассуждений. Однако, в
действительности, он едва ли способен развивать одну тему: когда пишет, то
следует полету собственных мыслей или "свободных ассоциаций", все время
отвлекаясь по касательной. Он говорит о скандальной хронике Олимпа, о
разделении протестантизма "примерно на четыреста разновидностей", об
"удручающей бедности символов", которая им присуща, и о томлении
современного человека в их поисках. Юнг сам с тоской возносится к восточным
религиям, содержащим незамутненную мудрость и непонятый символизм" к
"обольщениям благоуханного Востока", эзотерическим учениям. С всепоглощающим
любопытством погружается в учения некоторых мистиков и отшельников прошлых
столетий, почти отождествляя себя с ними. Читатели, однако, желают знать
больше об архетипах и, более того, о применении этих знаний для лечения
отдельных людей или, если это возможно, всего человеческого рода. Сквозь
мчащиеся тучи виден просвет, и мы читаем: "Человечество ничего не может
поделать с самим собой, и боги, как и прежде, определяют его судьбы... В
нашем сознании мы господа над самими собой... Но стоит только шагнуть через
дверь Тени, и мы с ужасом обнаруживаем, что мы сами есть объект влияния
каких-то "факторов". Знать об этом в высшей степени малоприятно: ничто так
не разочаровывает, как обнаружение собственной недостаточности. Возникает
даже повод для примитивной паники, поскольку пробуждается опасное сомнение
относительно тревожно сберегавшейся веры в превосходство сознания.
Действительно, сознание было тайной для всех человеческих свершений. Но
незнание не укрепляет безопасности, оно, напротив, увеличивает опасность -
так что уж лучше знать, несмотря на все страхи, о том, что нам угрожает".
Юнг задал этот вопрос и продолжал обдумывать его с очевидной
заинтересованностью, не давая на него ответа: "11равильная постановка
вопроса означает наполовину решенную проблему. Самая большая опасность для
нас проистекает ^из непредсказуемости психических реакций. С древнейших
времен наиболее рассудительные люди понимали, что любого рода внешние
исторические условия - лишь повод для действительно грозных опасностей, а
именно социально-политических безумий, которые не_ представляют каузально
необходимых следствий внешних условий, но
в главном были порождены коллективным бессознательным"1.
Создается впечатление, что Юнг имел в виду мировой коммунизм. Как