"Василий Величко. Кавказ " - читать интересную книгу автора

приняло особую местную окраску, вместо того, чтобы глубоко озарить
миросозерцание обывателей и принести разнообразные плоды своих основных
созидательных идей.
Так как при подобном анархическом беспорядке вещей возможны лишь
несложные группировки людей, вызываемые вдобавок инстинктом самосохранения,
то такой группировкой явилось родовое начало со своей узкой моралью и слабой
принципиальностью. Тесные границы этой последней заключены между следующими
формулами: "моего родственника обидели или убили, а потому я должен
выступить защитником и мстителем" и "мой родственник совершил преступление,
но так как это мой родственник, то он прав, и я приму все меры, чтобы
защитить его от наказания".
Глубокие следы такой психологии остались там и доселе. Ясно, что
знатные или честолюбивые роды, которые путем воинской доблести, искусной
политики, накопления богатств, гаремных успехов, запасались средствами для
борьбы за свое преобладание, - являлись поочередно хозяевами и нарушителями
какой бы то ни было независимой правды. Им ничего не стоило изменить
неожиданно своим царям и иным повелителям, попрать интересы и заветнейшие
чувства подневольного народа, даже в крайних случаях надевать маску иноверия
или вовсе отрекаться от веры отцов.
Народная масса, сидящая на земле и обрабатывающая ее, всегда тяготится
подобной анархией, - и вот почему, например, грузинский народ доселе свято
чтит память царя Давида Возобновителя и "царицы царей", великой Тамары, при
которых установился было более нравственный порядок, озаренный славой побед
над внешними врагами; вот почему народная масса Закавказья в громадном
большинстве стихийно верит в силу и правду Белого Царя, невзирая на многие
отрицательные стороны управления краем.
Однако хотя в течение многих веков пестрая масса кавказского населения
(за исключением горских патриархальных республик), была преимущественно
пассивным, страдальческим элементом в местной истории и не могла особенно
любить своих капризных повелителей, сознательно разделять их воззрения, -
эти последние на ней глубоко отразились; порядки восточных деспотий и
вытекшие отсюда понятия проникли в правосознание населения до низших его
слоев. И западно-грузинский крестьянин, и кахетинец, и подданный хана
ширванского или гянджинского одинаково знали, что золотом, лестью, женщиной,
юношами можно откупиться и от неправых притеснений, и от исполнения
государственных требований, разумность которых ни для кого не была ясна, и
от заслуженных последствий преступления.
Одно уже появление должностного лица было сигналом к подкупу, и притом
почти легальному, так как должности по восточному обычаю не оплачивались за
отсутствием финансовой системы, и покоились на поборах с народа и на
подарках всяческим властям.
Отсутствие широкой принципиальности составляет основную черту местной
психологии, атмосферу и своего рода закон местной жизни. Человек, попадающий
в эту атмосферу, должен употреблять крайние усилия, чтобы не подвергнуться
ее растлевающему воздействию.
Когда несколько миллионов населения за много веков привыкли с
неизменной практичностью смотреть на вещи, то представители иных взглядов
встречают неблагодарную почву для их проведения в жизнь; можно даже заранее
с уверенностью сказать, что если они не являются выполнителями глубоко
обдуманной, рациональной системы, а вдобавок поставлены в тяжелые жизненные