"Идущие в ночь" - читать интересную книгу автора (Васильев Владимир, Ли Анна)

Глава девятнадцатая Четтан, день десятый

Я открыла глаза и поняла, что наконец-то я вижу сон. Не воспоминание, пришедшее от Карсы, и не смутные впечатления о предыдущем дне, а настоящий, полноценный сон.

В этом сне я находилась на дне реки. В красноватом полумраке мимо меня беззвучно скользили стайки рыбёшек, поблёскивая золотистой чешуёй. Пушистые кустики придонных водорослей колыхались в воде. Вот только вода была какой-то странной, не такой, как наяву. Менее плотной, что ли? Во-первых, сквозь неё было видно лучше, чем бывает видно сквозь толщу воды на самом деле. А во-вторых — я взмахнула рукой, и вспугнутые рыбёшки бросились наутёк — да, как мне и показалось с самого начала, эта вода не так сильно мешала движениям, как настоящая.

Ну, а самое главное — я могла здесь совершенно свободно дышать. Вот и отлично! Мне всегда хотелось как следует осмотреться на речном дне, не выныривая каждую минуту за глотком воздуха. Только бы этот восхитительный сон длился подольше…

Я с любопытством огляделась. Первое, что я заметила, был костёр. Это же надо, костёр — и под водой! Чего только не бывает во сне. Вторым, что бросилось мне в глаза, был Корняга, который боком, по-крабьи, подбирался к огню. В ветках у него была зажата изогнутая деревяшка. Чёрные глазки корневика лихорадочно блестели. На некотором расстоянии от костра Корняга замер, размахнулся и швырнул деревяшку в огонь. Костёр затрещал и взорвался снопом искр, а бедный пенёк кинулся прочь и забился в густой куст водорослей.

Я громко расхохоталась, отчего изо рта у меня выбежала стайка воздушных пузырьков. Светлые боги, какое нагромождение нелепостей! Уж и не знаю, что меньше похоже на правду: костёр, горящий на дне реки, или корневик, который подбрасывает топливо в этот костёр.

Заслышав мой смех, Корняга частично высунулся из куста и с невыразимой скорбью в голосе произнёс:

— Доброе утро, госпожа.

— Какое ещё утро? — возмутилась я.

— Четтанское, — скрипуче вздохнул Корняга, выдвигаясь из куста целиком. Прядь водорослей зацепилась у него за сучок и потянулась следом, как цепь за сторожевым псом. Я снова фыркнула.

— Откуда ты вообще в моём сне взялся, пенёк настырный? — насмешливо спросила я. — Как будто мало того, что я тебя наяву на спине таскаю. А ну-ка сгинь, нечисть! Или превратись во что-нибудь занятное.

— Я не могу превратиться, — оскорблённо сказал Корняга. — Корневики превращаются один раз в жизни: из пня в корневика. Я — уже.

— Тогда пшёл вон. Или засохни да помалкивай.

Я потеряла к нему всякий интерес. Что толку тратить время сна на разговоры с глупым пеньком? Он и наяву врёт как по-писанному.

Костёр был разложен под боком большого валуна, обросшего щёткой мелких ракушек и мочалом водорослей. Среди водорослей я заметила большой, размером с ладонь, и удивительно красивый цветок. Он был отдалённо похож на болотную лилию, что называют огнёвкой. Только алых лепестков у него было не девять, как у огнёвки, а десятка два, как у садовой розы. Интересно, чем пахнет этот цветок, и пахнет ли он под водой вообще?

Я шагнула к валуну и протянула руку, чтобы коснуться прекрасного цветка.

Цветок затрепетал лепестками, потянулся ко мне и молниеносно сомкнул алый венчик вокруг моих пальцев. Пальцы обожгла яростная боль — как от крапивы, только гораздо сильнее. Я заорала и выдернула руку. Цветок неохотно расстался с добычей. Упругие лепестки соскользнули по пальцам, будто жадные губы.

Пальцы продолжало жечь. Я затрясла рукой, с ненавистью глядя на цветок. Коварная лилия вновь раскрылась и притягивала взор своей красотой. А, чтоб тебя Тьма сожрала! Мне вдруг совершенно разонравился мой сон. Хватит с меня, хочу проснуться.

И как это делается, позвольте спросить? Я растерянно хихикнула. Тёмное небо, вот задачка! Всем людям снятся сны — людям, но не оборотням. Пока я после смерти Беша не покинула Айетот, мне никогда ничего не снилось. Даже если мне и случалось задремать четтанским днём — что, впрочем, бывало с мной крайне редко. Поэтому мне и в голову не приходило спросить у того же Унди, что делают люди, когда им не нравится сон и хочется проснуться. В самом деле, что?

Может, слово такое специальное есть, просыпательное? Сказал — и вернулся в реальный мир. А, может, нужно заснуть во сне, и тогда очнёшься наяву? Тогда совсем хреново, потому что спать мне сейчас совершенно не хочется. Во всём теле свежесть и бодрость, как бывает сразу после пересвета.

Ну, я и влипла. Подумать только, возможность видеть сны всегда казалась мне жутко заманчивой. А на практике выходит, что от этого тоже не оберёшься неприятностей. И так всегда: если о чём-то мечтаешь, видишь в нём только хорошие стороны. Интересно, какие пакости обрушатся на меня вместе с полным обретением памяти?

Всё равно назад мне дороги нет.

Я вздохнула и проводила взглядом цепочку пузырьков, вырвавшихся у меня изо рта. На высоте ещё одного человеческого роста у меня над головой была видна граница между водой и воздухом. Она выглядела, как зеркальное полотнище, за которым ничего не было видно — хотя с той стороны сюда проникал рассеянный и смягчённый красный свет Четтана.

Что-то зашевелилось у меня под ногами. Я глянула вниз и обнаружила Корнягу, который подбирался к костру с очередной деревяшкой в ветках.

— Да зачем ты это делаешь? — не выдержала я.

— Чтобы костёр не погас, — скрипнул Корняга, и сделал к огню ещё один крошечный шажок. — Мо… Одинец велел.

— Одинец?! — Я ничего не понимала. — А зачем велел-то?

— Чтобы тебе, госпожа, не было так одиноко, когда ты очнёшься на речном дне, — одним духом проскрипел Корняга.

— То есть как это — когда очнусь? — удивилась я. — Я же сплю!

Корневик печально посмотрел на меня, ничего не сказал и обречённо сделал следующий шажочек к костру, ещё короче предыдущего. Я решительно ухватила Корнягу за сучковатую ветку и подняла в воздух. В смысле, подняла вверх — потому что воздуха вокруг не было. Я даже потеряла уверенность в том, что вокруг есть вода.

— Брось палку, и отвечай на вопросы, — потребовала я. — Сплю я, или не сплю?

— Не знаю, — скрипуче сказал Корняга, послушно роняя деревяшку. Палка не упала на дно мгновенно, а опустилась медленно и плавно.

Я с досады плюнула. Плевок, едва сорвавшись с моих губ, зашипел и растворился в окружающей… как бы это сказать… жидкости. Потому что всё-таки это была не вода.

— Но ты мне снишься или не снишься?! — рявкнула я.

— Я — не снюсь, — убеждённо заявил Корняга. — Я работаю. Одинец мне велел проследить, чтобы вулх и карса не подрались, и костёр поддерживать велел, и ещё велел тебе передать, что веху огня он прошёл, а дальше нужно двигаться по руслу. И обещал меня за это кормить. Хорошо и много!

— Значит, это всё-таки не сон… — пробормотала я, опуская корневика на песок подальше от костра.

Я чувствовала себя странно до невозможности. Пришлось заново оглядеться по сторонам — потому что до тех пор, пока я считала окружающее сонным видением, я смотрела на него совсем другими глазами. Во сне не надо беспокоиться об опасностях. А наяву первым делом нужно выяснить, что тебе грозит и откуда.

Пока что мне ничего не угрожало. Даже хищная лилия сомкнула яркие лепестки, превратившись в невзрачный бурый кочанчик, похожий на луковицу. Я присмотрелась — из свернувшегося венчика торчал наружу рыбий хвост. Та-ак, понятно, цветочек позавтракал. Себе, что ли, чего-нибудь съесть?

Я задумчиво почесала шею под ошейником. Потом подняла с песка аккуратно сложенную одежду и натянула её на себя. Одежда была сухой на ощупь — впрочем, как и моё тело.

— Эй, Корняга, вы вчера здешних рыб не пробовали? — окликнула я корневика. — Они съедобны вообще?

При упоминании о еде Корняга заметно оживился.

— А как же, съедобны, — проскрипел он. — Но есть еда и получше. Пойдём, покажу.

Он зашкандыбал по дну, оставляя в речном песке борозды от корней — словно кто-то протащил здесь сучковатое бревно. Я шла за ним, растопырив руки в стороны и покачиваясь. Тело здесь ощущалось более лёгким, чем на суше, не-вода делала движения плавными — в общем, я чувствовала себя не человеком, а чем-то вроде набитого соломой чучела. Корняга привёл меня к совершенно гладкому участку песчаного дна — ни камешка, ни кустика водорослей.

— Здесь копать, — деловито сказал он.

— Копать? — удивилась я. — Грибы тут, что ли растут? Подземные… в смысле подводные… ну, то есть…

Корняга не стал меня слушать, а принялся сноровисто раскапывать песок. Песок взвихрился под его корнями и повис вокруг мутным облачком. Невесть откуда появился вулх, некоторое время наблюдал за корневиком, а потом принялся ему помогать. Вдвоём они за минуту вырыли огромную яму, и на дне её обнаружился белесоватый круглый камень. Я нагнулась, подняла камень, который оказался неожиданно тяжёлым, и недоуменно спросила:

— И это — еда?

На меня вдруг снова нахлынуло чувство нереальности. Съедобные камни?.. Сон!

— Ракушка, — проскрипел Корняга, выбираясь из оседающей тучи песка. — Надо открыть. Ножом.

Только теперь я заметила волнистую линию, пересекающую камень. И впрямь — ракушка.

— А, может, её сначала в костёр? — предложила я.

— Угу, — утвердительно скрипнул корневик.

Вулх чихнул.

Когда все три откопанных нами ракушки были вынуты из огня и остыли, я вскрыла их своим хадасским кинжалом. Вообще-то поначалу я хотела воспользоваться для этой цели вторым кинжалом, тем, что похуже моего. Но он куда-то пропал. Ни в оружейной сумке, ни в двумехе его не было, и я сообразила, что он не попадался мне под руку уже несколько дней. Наверное, потерялся каким-нибудь синим днём. Ну и джерх с ним.

Розовое мясо моллюсков оказалось удивительно нежным и вкусным. А ещё — сытным. Даже Корняга, выев половину содержимого ракушки, на некоторое время удовлетворённо притих. Вулх улёгся на песок и лениво следил за проплывающими мимо рыбёшками. Маленький фиолетовый крабик, привлечённый, надо полагать, запахом пищи, вылез из-под камня и стал потихоньку подбираться к стоящей перед вулхом ракушке. Ветер тоже пришёл к угасающему костру и небрежно пощипывал ближайшие кусты водорослей, выбирая отдельные листики повкуснее. Кажется, вороной тоже был сыт и доволен.

— А скажи-ка мне, Корняга, — обратилась я к пеньку, — что было на последнем пересвете? И куда опять делся Лю-чародей?

— Чародей сказал, что ненадолго задержится, — проскрипел корневик. — И очень скоро нас догонит. Сегодня и догонит. А на пересвете ничего такого и не было. Одинец превратился — и сразу в кусты. Ты, госпожа, хотела за ним прыгнуть, но я тебя отвлёк. А потом и ты превратилась.

— Как — отвлёк? — подозрительно спросила я. Отвлечь Карсу, которая нацелилась всё-таки разобраться с вулхом без моего участия — это надо было суметь.

— Вот так! — скрипнул Корняга, и в следующий момент я подпрыгнула на месте, чуть не выронив из рук половинку ракушки. Потому что пенёк вдруг обернул ветки и корни вокруг себя, превратившись в косматый клубок вроде перекати-поля. Клубок подпрыгнул и сам собой покатился по песку. Вулх встрепенулся было, но Корняга мгновенно развернул сучки-корешки обратно и стал снова выглядеть, как заправский пень.

— Тьма-ах! — восхищённо выдохнула я. Струйка пузырьков устремилась кверху.

Корняга скромно потупил глазки-ягодки.

— Знаешь, ты самый одарённый пень из всех, которых я видела в своей жизни, — искренне сказала я.

— Спасибо, — проскрипел Корняга. — А вот Мо…

Вулх неодобрительно посмотрел на него. Корневик почему-то заткнулся на полуслове. Но мне было не до того, чтобы разбираться в их с вулхом взаимоотношениях. Потому что я как раз задумалась над тем, почему это я не помню событий прошедшего меарского дня. И вспомнила.

Тьма и демоны! Как я могла такое забыть?!

Я вспомнила, как мы с Карсой сжались в комок на берегу непонятной и пугающей реки и в ужасе таращились на Ветра, который опустил голову под воду и преспокойно жевал водоросли, не испытывая потребности глотнуть воздуха.

Я сказала «мы с Карсой»? Я ошиблась. Непостижимое путешествие во Тьму, которое совершили мы с Одинцом на прошлом красном пересвете, серьёзно изменило нас. Ну, по крайней мере, меня. Я недоверчиво прислушалась к собственным ощущениям. Да, так оно и есть.

Воспоминания о днях под другим солнцем постепенно подтачивали стенку в моём сознании, отделявшую меня от Карсы. А пребывание в вечной Тьме оказалось последним ударом. Стенка рухнула. Я перестала воспринимать своё меарское воплощение как отдельную личность, как звериную половину себя. Больше не было внутри моего сознания двух разных «я», Карсы и человека. Была одна-единственная личность, одно сознание, одна душа, одно цельное «я» — мадхет по имени Тури.

Правда, я по-прежнему не помнила всего, что со мной происходит синим днём. Но скоро буду помнить. Совсем скоро.

Правда и то, что я синим днём по-прежнему отличалась от себя же красным днём. Как телом, так и сознанием. Находясь в зверином теле, я иначе воспринимала окружающий мир и иначе реагировала на него. Вероятно, так будет всегда. Но отныне и впредь это была я, и только я. Существо, в котором Карса и человек слились воедино.

Оттого, наверное, сегодня, придя в себя после превращения, я испытывала странное чувство нереальности. Настолько сильное, что даже сочла окружающее сном. Сознанию непривычно было чувствовать себя единым.

Потому что одни только странности внешнего мира моих ощущений не объясняли. Ну, подумаешь, костёр на дне реки. Эка невидаль! С тех пор, как я пересекла Юбен, мне ещё и не такие чудеса встречались. Взять хотя бы давешнего демона на колокольне. Или говорящего пенька Корнягу, к которому я уже успела привыкнуть, как к чему-то вполне обыденному.

Хотя чем ближе к У-Наринне, тем больше странностей попадается нам на дороге. С тех пор, как мы сбежали от землетрясения через каменную арку с истуканами, мир перестал быть привычным. Как будто им всё в большей степени управляли не нормальные законы, а… магия! Что ж, в этом есть резон. Ведь мы идём не просто по тропам или по бездорожью. Мы движемся по пути, начертанному магией. От вехи к вехе, от Знака к Знаку — вперёд, к прекрасной и манящей У-Наринне.

Смутные дни! Я вдруг вспомнила, чем именно меня так напугала вчера река, на дне которой я сейчас рассиживаюсь за завтраком. И воспоминание обожгло меня не хуже жалящих лепестков подводной лилии.

Тогда, на берегу, я ощутила противоречие, которое встревожило меня и показалось опасным. С одной стороны, путь в Каменный лес лежал через реку, и обойти её было нельзя. С другой стороны, я чувствовала, что в этой не-воде пути к У-Наринне нет. Как так? Я не знала. И, боязливо поджимая лапы, вошла в реку вслед за Одинцом.

Больше я из вчерашнего дня ничего не могла вспомнить, как ни старалась. Оч-чень подозрительно! Я решительно встала на ноги и шагнула к вороному жеребцу.

— Доедайте по-быстрому — и двигаем отсюда, — распорядилась я, седлая жеребца. Кажется, Ветер обожрался водорослей, потому что живот у него был гораздо круглее обычного. Надеюсь, это ему не повредит.

Пока мы лакомились моллюсками, вокруг заметно потемнело. Наверное, наверху испортилась погода. Я подняла голову.

Зеркальная поверхность реки подёрнулась рябью. В следующую минуту ближайший к поверхности слой словно бы вскипел. Маленькие клубочки пенных пузырьков вдруг возникали то тут, то там, и быстро растворялись в воде — вернее, в составляющей реку жидкости — с тихим шипением.

Я некоторое время ошеломлённо смотрела на это невероятное зрелище, не в силах понять, что же происходит. А потом вспомнила, как, не долетев до дна, зашипел и растворился в окружающей не-воде мой плевок.

Наверху шёл дождь.

И каждая капля настоящей воды, попав в реку, начинала мгновенно пениться — видимо, превращаясь в здешнюю странную не-воду.

— О как! — потрясённо сказала я.

Вулх глухо заворчал.

Пару минут мы все заворожённо смотрели на этот безумный дождь. Потом у меня заболела шея, и я тотчас вернулась к насущным нуждам. Пора ехать, и так мы здесь засиделись. Я запрыгнула в седло.

Что там Одинец мне передавал? То, что дальше наш путь лежит вдоль по руслу. Надо полагать, у него были причины так говорить. Я привыкла доверять своему спутнику ещё с тех пор, когда почтового пня с нами не было, с памятью у меня было хреново, и о событиях синих дней приходилось строить плохо обоснованные догадки.

Я тронула коня вниз по пологому склону, легонько ударив его пятками в бока. Значит, вдоль по руслу… До сих пор мы находились на мелководье, а русло — вот оно, тянется слева направо. Или справа налево. Так куда нам, налево или направо?

Я привычно обратилась к внутреннему взору, чтобы взглянуть на дорогу в Каменный лес.

Дороги не было. Вообще ничего не было. Бурый туман без малейших отличительных признаков.

— Тьма! Стой, Ветер!

Жеребец недовольно остановился и повернул ко мне вопросительную морду.

— Что такое? — скрипнул Корняга у меня из-за плеча.

Но я отмахнулась от обоих:

— Сейчас. Дайте подумать. С той стороны, откуда мы подошли к реке, она текла справа налево. Наш путь лежал через реку. Правильно?

— Правильно, — робко подал голос Корняга.

— Молчи, пень, — рявкнула я. — Без тебя запутаюсь. Значит, нам надо было пересечь реку и выбраться на противоположный берег. Но я не знаю, как двигался Одинец — поперёк русла или вдоль?

— И поперёк, и вдоль, — снова встрял Корняга.

— Слушай, ты! — взъярилась я. — Может, ты ещё знаешь, куда идти?

— Не знаю, — увял Корняга, но тотчас встрепенулся:

— А давай на берег вылезем да посмотрим!

— Так, видно, и придётся сделать, — задумчиво сказала я, разворачивая коня. Ветер послушно затрусил вверх по склону, выбираясь обратно на мелководье.

Что-то было всё же непросто с этой рекой. Похоже, что для меня в ней не было пути. А для Одинца вроде как был. Я почему-то вспомнила хорингские живые картинки, на которых каждый видит своё. Мы с Одинцом вместе смотрели на путеводный Знак хорингов, но я так и не узнала, что он там видел.

Может быть, наши с Одинцом дороги в У-Наринну различаются? Да, мы идём вместе, и по большому счёту у нас один путь — но, может, он иногда разветвляется, а потом сходится вновь? Как тропинки, слагающие тропу. До тех пор, пока мы строго чередовались по дням — оборотень в человеческом облике шёл, а оборотень в зверином облике следовал за ним — это не было заметно. Но чем ближе к Каменному лесу, тем в большей степени мы становимся собой. И каждый всё отчётливее осознаёт свою собственную дорогу — хоть красным днём, хоть синим, хоть во Тьме.

Но в У-Наринне нам нужно быть вместе.

Ветер миновал валун, на тёмном боку которого хищная алая лилия вновь развернула свои лепестки. Я сердито покосилась на неё, проезжая мимо. Обманщица! Твоё счастье, что жжение в пальцах давно прошло. А не то я бы тебя сковырнула с камня — крабам на корм. Помнится, в детстве я мстительно изничтожала крапиву в огороде, колотя по ней палкой, так что стебли и листья превращались в пахучую кашицу. Чтобы неповадно было меня жалить!

Я усмехнулась.

Поверхность реки, по которой продолжали барабанить капли дождя, вспухающие пенными шариками, уже нависла над самой моей головой. Ветер сделал ещё один шаг, и моя голова оказалась над поверхностью. По макушке немедленно застучали крупные капли.

Тёмное небо, да это не просто дождь, это ливень!

Я чуть не повернула жеребца обратно. В реке-то было тепло и сухо, а тут — холодно и мокро! Но нам некогда отсиживаться, пережидая дождь — тем более, что неизвестно, когда он закончится. Даже если он не закончится никогда, я не удивлюсь. Река из не-воды убедила меня, что законы природы здесь несколько иные.

Холодная капля затекла мне за шиворот, и я торопливо подняла капюшон. Ветер выбрался на берег.

Я с опаской обратилась к внутреннему зрению и облегчённо вздохнула. Светлая У-Наринна сияла, как сигнальный костёр на излучине Юбена в ненастный день. Я снова знала, куда нам двигаться. И — хвала Близнецам! — наш путь лежал прочь от реки. Она оставалась за спиной. Я обернулась и бросила последний взгляд на речную поверхность, вскипающую под дождём фонтанчиками брызг.

Вулх, выбравшись на берег, недовольно фыркнул и обогнал жеребца. Длинными прыжками анхайр устремился вперёд, к видневшемуся невдалеке лесу. Мне вдруг стало легко на душе. Легко и весело.

— Хэй, Ветер, наддай! — воскликнула я.

Ветер звонко заржал и перешёл в галоп.

Мы стремительно ворвались под сень лесной опушки, и я придержала жеребца. Ветер двинулся дальше шагом, тщательно выбирая дорогу. Здесь было сумрачно и сыро. Вся лесная живность попряталась от дождя, который уныло барабанил по листьям дубов и платанов, шуршал в пихтовых и терховых иглах. Только толстые лиловые жабы повыползали из-под кустов и неподвижно сидели в грязи, время от времени издавая горловое рокочущее «Куо-о».

Плотная пелена туч скрывала Четтан, и всё вокруг было буро-серым, грязным и линялым. Мир утратил яркие краски. Я поёжилась. В моих родных краях редко случалась непогода, и на меня всегда нагоняли тоску рассказы о севере, где Солнечные Близнецы нередко по многу дней не показываются из-за туч. Поистине, только варвары способны жить без солнц!

Дождь не унимался. Мы медленно продвигались вперёд, а лес вокруг становился всё гуще. Ветру всё время приходилось объезжать старые валежины, а мне — пригибаться к мокрой шее коня, чтобы какая-нибудь ветка не попала мне в лицо. Наконец я спрыгнула на раскисшую землю и повела вороного в поводу. Вулх, вопреки обыкновению, никуда не отлучался. Он бежал рядом со мной неторопливой трусцой, опустив морду к самой земле.

Время шло к полудню, но светлее не становилось. Наоборот — здесь, в чаще леса, сумрак был плотным, как хорошо слежавшийся войлок. Если бы не путеводный огонь У-Наринны перед моим внутренним взором, я бы давно побоялась заблудиться и повернула назад. Уж очень густыми и непролазными были сплетения ветвей. Вскоре после того, как я спешилась, мы забрались в такую чащобу, что я всё равно стала подумывать о том, чтобы повернуть. Что толку с того, что я знаю нужное направление, если туда невозможно пробиться? Наверное, лучше поискать дороги в обход леса. Как выражался Унди, обойти стороной можно всё, кроме кабака.

Мы кружили и петляли, огибая очередной бурелом. Я остановилась, чтобы убрать со лба мокрую прядь волос. Пот струился по моему лицу вместе с дождём. И тут я вдруг сообразила, что кое-кто в нашей компании ведёт себя ещё менее обычно, чем вулх.

С тех пор, как мы вошли в лес, Корняга не проронил не слова. Тьма! Что с ним стряслось-то? Настырный пенёк, которому нельзя заткнуть дупло иначе как страшными угрозами, да и то ненадолго, молчит уже несколько часов. А я была так занята дорогой, что даже не обратила внимания. Да жив ли он там вообще?

— Эй, Корняга! — окликнула я его. — Ты как — держишься?

— Держусь, — едва слышно проскрипел пенёк, завозился у меня за спиной и пребольно ткнул меня сучком под ребро — видимо, в знак доказательства, что он жив.

— Полегче, — буркнула я. — Тут и без тебя только и знаешь, что от веток да сучков уворачиваться. Что-то мне этот лес нравится всё меньше и меньше.

— Мне тоже, — скрипучим шёпотом сообщил Корняга. — Давай вернёмся, а?

— Тебя только послушайся, — проворчала я. — То «давай выйдем из реки», то «давай вернёмся в реку». Времени у нас нет туда-сюда лазить! Через два дня нужно быть в У-Наринне.

Я решительно двинулась вперёд. И — как будто моя решительность что-то переломила в окружающем мире — продравшись сквозь очередные кусты, мы оказались на широкой тропе. Более того, она вела в нужном нам направлении.

— Вот видишь! — бросила я через плечо, как будто Корняга мне возражал. Пенёк не ответил.

Похоже, тропа была звериной. Во всяком случае, на высоте человеческого роста то и дело встречались ветки, которые мне приходилось отводить в стороны. Зато она была достаточно широкой и хорошо утоптанной. Одинец, выбравшись на тропинку, воспрянул духом и умчался вперёд. Я бодро шагала по мокрой земле, ведя за собой Ветра. Кажется, удача наконец улыбнулась нам. Даже дождь поутих. Глядишь, во второй половине дня и Четтан выглянет.

— Давай вернёмся? — жалобно скрипнул Корняга из-за плеча.

— Что-о?!

Я оторопела. Поворачивать из-за того, что упёрлись в непроходимые заросли — это понятно. Но возвращаться с удобной тропы?!

— Это плохая тропа, — проскрипел корневик. — Не надо по ней ходить.

Я не сочла нужным ответить. Дождь вскоре совсем перестал, только с мокрых веток ещё срывались крупные капли. Высоко над нашими головами звонко запела сойка. Несколько часов мы двигались по тропе, которая иногда петляла, но неизменно возвращалась к нужному направлению. Корняга висел у меня за плечом, как вязанка дров, и признаков жизни не подавал. Я пару раз пыталась заговорить с ним, но упрямый пенёк словно воды в дупло набрал. Ладно, не хочет говорить — пусть молчит.

Наконец тропинка вывела нас на большую круглую поляну. Я прикинула, не остановиться ли нам здесь на привал. Но всё вокруг было ещё мокрым после дождя и сулило не слишком-то удобный отдых. Что ли, с анхайром на этот счёт посоветоваться?

— Хэй, Одинец! — позвала я. — Ты где?

Тропа продолжалась и дальше, уводя с поляны в глубь леса. Именно оттуда и появился вулх. Корняга тоненько пискнул.

Вулх пятился, приседая на задние лапы и грозно рыча. А из глубины на него угрожающе напирало что-то огромное, тяжёлое, со множеством растопыренных лап.

Сначала я подумала, что это медведь. Потом мне показалось, что это гроза южных лесов — гигантская закунда. В следующее мгновение я ужаснулась, вообразив, что это сам Дух леса решил изгнать нас и принял для этой цели облик чудовищного дерева. А ещё мгновением позже я сообразила, что на вулха наседает пень.

Корявый пень, грузно шагающий на расставленных корнях. Точно такой же, как Корняга — только раз в двадцать больше размерами. И, в отличие от Корняги, этот пень внушал к себе уважение. Как-то даже хотелось побыстрее исчезнуть с его пути, а то ведь придавит ненароком, и вякнуть не успеешь. Ни меч, ни даже топор в схватке с такой громадиной один на один — не оружие.

— Бежим, Одинец! — крикнула я. — Назад!

— Поздно, — скорбно прошелестел Корняга.

Со всех сторон зашевелились кусты. Я лихорадочно озиралась. На поляну выползали корневики. Огромные, чёрные, замшелые пни неспешно раздвигали кусты и ветви деревьев, занимая своё место в круге.

Круг замкнулся. И в центре его оказались мы, напуганные и дрожащие. Вулх прижался к моим ногам, и я положила руку ему на ошейник. Неужели — всё? Неужели вот так бесславно закончится наш путь в Каменный лес?

Чёрные глазки корневиков враждебно поблёскивали. Глаза у них были размером со сливу, не больше — и я с удивлением заметила, что у разных пней они расставлены по-разному. У кого ближе к верхушке, у кого чуть ли не на корнях. Может, это как-то связано с расположением ротового дупла?..

Т-тёмное небо, о чём я думаю?!

А о чём мне думать? О том, в каком виде нас схрявают, в сыром или в зажаренном? Так ясен пень, что в сыром. Огня корневики боятся. Эх, если бы всё вокруг не было насквозь мокрым…

Самый большой из корневиков, высотой чуть ли не до моего подбородка, пронзительно глянул на меня, разинул чёрное дупло и пробасил:

— Чем тебе платить, человек?

Я растерялась. Да так, что только со второй попытки сумела выдавить из себя вопрос:

— З-за что? Чего вы от меня хотите?

— Как за что? — басисто удивился пень. — За это вот… отродье поганое! Слышишь, ты, корень от корня нашего? Чтоб тебя червяк вдоль и поперёк проел! Сколько кругов мы тебя разыскивали?

К моему вящему изумлению из-за плеча у меня раздался тоненький и скрипучий корнягин голосок:

— Да с полсотни кругов, пожалуй. Если не сотню.

— И с каждым кругом награда росла, — прогудел могучий пень. — Ты будешь богатым, человек.

Я всё ещё не могла поверить своим ушам.

— Вы его разыскивали? Его, Корнягу? Сотню кругов? Да пропади всё пропадом! Корняга, что ты такого сделал?

Корняга отцепился от ремней и спрыгнул с моего плеча на землю. Растопырив корни и сучья в разные стороны — у меня возникло полное впечатление, что он подбоченился, — пенёк проскрипел:

— Я здесь родился. Это мой лес и мой народ.

— Тьма и демоны! — выругалась я. — А я-то думала, что ты с берегов Юбена. Ты знал-то хоть, что тебя ищут? Что же ты сразу мне всё не рассказал, когда мы из реки выбрались?

— Сразу я лес не узнал, — со вздохом сказал Корняга. — Давно на родине не был. А потом я тебе сказал, что не надо ходить по тропе, только ты меня не послушалась. Ну и… а, что уж теперь! Пришли.

— Но что ты такого натворил? — удивилась я. — Что вообще можно натворить такого, чтобы тебя разыскивали джерхову прорву времени?

— Это длинная история, — ответил мне другой пень из круга, сосед того, который говорил первым. — Впрочем, торопиться нам некуда.

«А мне — есть куда!» — чуть было не ляпнула я, но сдержалась. Похоже, что ни нам с анхайром, ни жеребцу ничего не угрожает. А вот Корняга, судя по всему, попался, как рыбка в уху. И вина в том моя. Что же он молчал, подлец?! Ох, пообломаю я ему сучья… когда вытащу отсюда.

Корневики затрещали корнями, устраиваясь поудобнее.

Врал, ох, врал мне Корняга, рассказывая трогательную историю своего нелёгкого детства. То есть ту её часть, которая касалась происхождения корневиков от деревьев под названием «ведьмина гребёнка», он изложил вполне правдиво. Да и в описании того, как происходило его собственное появление на свет, если и приврал, то самую малость.

А вот история кланов и причины того, почему рождение Корняги послужило поводом для раздора, на самом деле выглядели совсем по-иному.

Лесное племя корневиков управляется советом мудрейших, возглавляющих кланы. Участок, на котором появился на свет Корняга, вовсе не был спорным. Он просто был очень маленьким — так уж сложилось с древних времён — и в его пределах давно никто не рождался. Так что Корняга, едва превратившись из безмозглого пенька в корневика, оказался единственным членом своего клана. Он был сам себе вождь, так что никто толком не мог ему указывать. И ещё он — в силу незыблемых традиций — оказался в совете мудрейших.

Новорождённый Корняга, разумеется, мудрейшим не был. Он был наглым и самоуверенным невеждой. Но традиции для корневиков превыше всего. И умудрённые опытом многих сотен кругов вожди некоторое время терпели хилого выскочку. Позволяли ему участвовать в совете, тихо надеясь, что время образумит юнца. Тем более, что Корняга оказался вовсе не тупицей.

Но через пару кругов до него дошла очередь председательствовать в совете. И племя корневиков доверило ему свой главный священный символ — Первое Семя. Если верить преданиям, вся раса корневиков вела своё начало от одного из двух крылатых семечек ведьминой гребёнки. Второе, которое на заре времён не проросло, хранилось в магическом сосуде, и являло собой святыню такой ценности, что просто дух захватывало.

Корняга получил Первое Семя всего на несколько минут, чтобы донести его от священного дупла-хранилища до поляны, на которой должен был проходить совет. До поляны он не дошёл.

Корневики со свойственной им дотошностью обыскали весь лес и выяснили, что единственный способ исчезнуть для Корняги был — напроситься в попутчики к демону, который пролетал над лесом. Первое Семя найдено не было. Тогда корневики назначили награду тому, кто доставит им пакостного юнца, и сообщали о ней всем проходящим, пролетающим и проползающим мимо существам. Терпения им было не занимать.

И вот — дождались.

— Та-ак, — протянула я, когда над поляной повисло молчание. — Давай, друг сердечный, рассказывай. Куда дел святыню?

— Спрятал, — с достоинством проскрипел Корняга.

Не взирая на тяжкие обвинения, мой пенёк не потерял присутствия духа. Корешки его воинственно топорщились, а черничинки глаз ярко блестели. Я даже залюбовалась мерзавцем.

— Врёшь, — трескучим старческим тенорком обвинил его дряхлый пень с древесным грибом на боку. — Мы искали магический сосуд по всему лесу. Его здесь нет!

Я мимолётно задумалась, сколько же сотен кругов должно быть этому старику, из которого труха сыплется, если даже шустрому Корняге уже около сотни. Ж-жуть!

— Магический сосуд я отдал демону, — скрипуче разъяснил Корняга. — В уплату за полёт. А Семя я спрятал без сосуда.

Над поляной пронёсся тихий стон, исполненный ужаса. Ветер нервно переступил с ноги на ногу. Признаться, мне тоже стало не по себе.

— Да не тяни ты! — прикрикнула я на Корнягу. — Говори, куда спрятал?

— В землю, — скромно сказал пенёк.

— К-куда? — запнулся могучий пень, который разговаривал с нами в самом начале, и его внушительный бас сорвался в хрип. — В зем… Где?!

— Да по дороге от хранилища к поляне, — пожал ветками Корняга. — У меня времени совсем не было, демон ждать не хотел. Пойдёмте, покажу. Здесь близко.

Пока мы вшестером — я, вулх, Корняга, могучий пень-председатель, трухлявый старик и крепкий приземистый пенёк (как мне показалось, этого взяли в качестве охранника) — добрались до места, небо окончательно просветлело, и Четтан щедро окатил лес теплом. В кронах деревьев радостно зачирикали, засвистели и защебетали птицы. Я и сама улыбнулась, когда красный луч светила погладил меня по мокрым взъерошенным волосам.

— Вот, — гордо сказал Корняга, простирая ветку. — Здесь.

Я ахнула. Вулх изумлённо чихнул. А корневики дружно застонали.

Потому что на указанном Корнягой месте росло невысокое, чуть выше меня деревце с колючей кроной, такой же всклокоченной, как мои волосы. В кроне было полно всевозможных листьев, травинок, клочьев шерсти и прочего лесного мусора. Ведьмина гребёнка была совсем молодая, кругов десяти, не больше.

— Видать, не сразу проросло, — глубокомысленно заметил пенёк-охранник.

Могучий корневик повернулся к Корняге, ухватил его за ветку и поднял в воздух. Корняга повис с самым жалобным видом, трепыхая корешками — как не единожды висел в моих руках.

— Ты, плесень ядовитая, — прорычал корневик, — а ну поклянись, что это действительно было священное Первое Семя!

— Путь меня Мать-корень удавит, если вру! — торопливо проскрипел Корняга.

Вождь уронил его на землю. Корняга ойкнул.

— Значит, что? — вдруг пробасил он совершенно другим, по-детски растерянным тоном. — Неужели свершилось Главное Пророчество?

— Свершилось, — развёл корнями старик.

Когда уже поздно вечером мы покидали поляну собраний, в голове у меня звенело. Во-первых, от множества торжественных речей и песнопений. А, во-вторых, от превосходного медового кваса, который корневики делали просто мастерски. Честное слово, уж на что я люблю пиво — а лесной квас оказался лучше.

Виновник шумного торжества молча покачивался у меня за плечом. Наверное, раздумывал над тем, как ему жить дальше.

Я негромко хихикнула себе под нос. Да уж, оказавшись героем такого пророчества, поневоле задумаешься. Древний текст начинался такими словами: «Когда племя корневиков породит самого большого вруна за всю историю…»

— Гордишься? — спросила я Корнягу. — Или жалеешь?

— Да чего уж, — проскрипел корневик. — Мне теперь главное — не забыть сотни через три кругов снова домой вернуться. Когда тот, кто родится из Первого Семени, начнёт тут свои порядки наводить. Должно быть интересно.

Я хмыкнула. Мои планы на будущее пока что не заходили так далеко. Мне по-прежнему нужно было для начала попасть в У-Наринну. И то, что мы на полдня задержались в лесу у корневиков, было вообще-то некстати…

Зато скверный пенёк по-прежнему со мной.

Ну, и ещё целый народ временно счастлив — что тоже неплохо, хотя и менее важно.

Я покачала в ладонях овальную деревянную шкатулку. Подарок корневиков. Награды за Корнягу я, разумеется, не взяла. Отказалась. Во-первых, он не остался в лесу, а отправился дальше со мной. Хотя старейшины, кажется, были рады, что избавились от героя древнего пророчества ещё на некоторое время. Во-вторых, я вдруг поняла, что ни золото, ни драгоценности мне ни к чему. Золото ещё и тяжёлое вдобавок. В навьюченном на Ветра двумехе и без того хватает вещей, которые мне пока не пригодились. Ну, может быть, они нужны Одинцу.

Я завернула шкатулку в пустую заплечную сумку и уложила в двумех поверх оружейной.

Широкая тропа вывела нас из леса как раз вовремя, чтобы я успела разглядеть краешек Четтана, ускользающий за горизонт. Я проворно скинула с себя одежду и огляделась в поисках анхайра.

— Хэй, Одине-ец!

Тьма! Куда он делся? Ведь только что был здесь.

— Я его видел, — сообщил Корняга. — У него, кажись, от кваса живот прихватило. Во-он в те кустики сбёг.

Джерхи в доме! На пересвете — в кустики?!! Нет, я когда-нибудь умру с этими обормотами. Что Корняга, что Одинец, что Лю, который обещал нас догнать до пересвета — и где этот, с позволения сказать, чародей?

Впрочем, почему — «умру»? Уже умирала. Не помогло.

Я вздохнула полной грудью и подняла взор к сияющим точками звёздам на чёрном покрывале Тьмы.