"Макс Вебер. Образ общества" - читать интересную книгу автора

полностью там, где этот Бог стал Богом "любви", - в религии спасения основой
для этого служило требование всеобщего братства. И здесь, так же, как в
экономической сфере, непримиримость проявлялась тем сильнее, чем
рациональнее было политическое устройство. Бюрократический аппарат
государства и осуществляющий его функции рациональный homo politicus (как и
homo oeconomicus)10 выполняют доверенные им дела и налагают наказания за
нарушения законов, причем именно в том случае, когда они следуют идеальному
смыслу насильственно установленных государством рациональных правил, чисто
деловым образом ("не взирая на лица", "sine ira et studio"11, без ненависти,
а потому и без любви. В силу безличности своих функций он в важных моментах
также менее подвержен этическим соображениям (хотя, казалось бы, должно быть
наоборот), чем те, кто следует правилам патриархального порядка, основанным
на личных обязанностях и конкретном значении отдельного случая, т. е. именно
"взирая на лица". Ибо весь процесс политического функционирования
государственного аппарата в области права и управления в конечном счете
всегда регулируется, несмотря на какую бы то ни было "социальную политику",
прагматическими, объективными государственными соображениями: абсолютной
(для универсальной религии спасения совершенно бессмысленной) самоцелью
сохранить - или преобразовать - внутреннее и внешнее разделение власти. Это
относится прежде всего к внешней политике. Однако обращение к насилию и
средствам принуждения не только извне, но и внутри своих границ свойственно
каждому политическому союзу. Более того, именно это и делает его
политическим в нашей терминологии. "Государство" является таким союзом,
который обладает монополией на легитимное насилие - иначе определить его
нельзя. Заповеди Нагорной проповеди "Не противься злу" оно
противопоставляет: "Ты должен содействовать осуществлению права даже силой и
сам 16 ответишь за не правовые действия"12. Там, где нет этого, нет и
"государства", существует лишь пацифистский "анархизм" Насилие и угроза
насилием ввиду неизбежной прагматичности всякого действия порождает новое
насилие. При этом государственные соображения действуют как в пределах
собственной закономерности, так и вне их. Совершенно очевидно, что успех
насилия или угрозы насилием зависит в конечном счете от соотношения сил, а
не от этического "права", даже если можно было бы выявить его объективные
критерии. Полная "убежденность в своей правоте" противостоящих групп или
носителей власти, типичная именно для рационального государства (в отличие
от непосредственного природного героизма), должна казаться в каждой
последовательной религиозной рационализации жалким подражанием этике и
привнесением. Имени Божьего в политическую насильственную борьбу, по
сравнению с которым полное исключение требований этики из политической жизни
представляется более чистым и честным. Политика является для такой
религиозности тем более чуждой братской любви, чем она "объективнее",
расчетливее и свободнее от страстей, любви и гнева. Отчужденность обеих сфер
по отношению друг к другу при полной рационализации каждой из них
обостряется еще тем, что политика в отличие от экономики может в решительных
пунктах выступать как прямая соперница религиозной этики. Война как
религиозная угроза насилия именно в современных политических объединениях
создает такой пафос и такую общность, готовность отдать свои силы и
безусловную жертвенность сражающихся, а сверх того деятельность по
облегчению страданий и переходящую все границы природных связей любовь к
пострадавшему как массовое явление, которым религии в целом могут