"Макс Вебер. Образ общества" - читать интересную книгу автора

была эта власть повсюду - и в прошлом, и в настоящем - по сравнению с
другими силами исторической жизни. Между тем именно созданные
интеллектуалами рациональные по своему замыслу, религиозные объяснения мира
и религиозные этики тяготеют к последовательности. Хотя в отдельных случаях
они мало считались с необходимостью избегать "противоречий" и с легкостью
включали в свои этические постулаты рационально не дедуцируемые положения,
тем не менее во всех этих системах в той или иной степени - и часто очень
сильно - ощущается воздействие "ratio"1, в частности в телеологической
дедукции практических постулатов. Следовательно, и эти соображения,
связанные с природой самого предмета, позволяют надеяться на то, что нам
удастся облегчить изображение по существу необозримого многообразия при
помощи целесообразно конструируемых рациональных типов, другими словами,
посредством вычленения внутренне наиболее "последовательных" форм
практического поведения, дедуцируемого из прочно установленных данных
предпосылок. Наконец и прежде всего такого рода опыт по социологии религий
должен стремиться быть также вкладом в типологию и социологию самого
рационализма. Поэтому он исходит из самых рациональных форм, которые
способна принимать действительность, и пытается установить, в какой мере
теоретически конструируемые рациональные выводы были сделаны в реальной
действительности; а если не были сделаны, то почему. Мы уже касались
большого значения для религиозной этики концепции надмирного Бога-творца,
особенно для активно аскетического направления (в противоположность
направлению созерцательно-мистическому), с его путем к спасению, внутренне
связанным представлением о безличности и имманентности божественной мощи. Но
что эта взаимосвязь2 не обязательна, и что концепция надмирного Бога сама по
себе еще не определяла направления западного аскетизма, легко усмотреть из
следующего соображения: христианская Троица с ее Богочеловеком спасителем и
святыми в сущности является концепцией, скорее более далекой от
представления о надмирном Боге, чем об иудейском Боге, особенно Боге
позднего иудейства, или чем об Аллахе ислама. 8
И все-таки в иудейской религии существовала мистика, но почти не
развился аскетизм западного типа, а древний ислам прямо отвергал аскетизм.
Что же касается своеобразного религиозного мироощущения дервишей, то оно
проистекает из совсем иных (мистически-экстатических) источников, а не из
отношения к надмирному Богу-творцу, и по своей внутренней сущности также
далеко от западного аскетизма. Как ни важна была концепция надмирного Бога,
она, несмотря на свою родственность пророческому движению мессианского типа
и аскетизму действия, все-таки влияла не сама по себе, а только в
зависимости от наличия других факторов, прежде всего от особенностей
религиозных обетов и определяемых ими путей спасения. К этому мы еще
неоднократно будем возвращаться. Здесь же нам для уяснения терминологии
прежде всего необходимо несколько подробнее исследовать понятия "аскетизм" и
"мистика", которыми нам уже не раз приходилось оперировать как полярными
понятиями. Так, уже во вводных замечаниях мы указали на противоположность в
самом неприятии мира между активным аскетизмом, т. е. угодной Богу
деятельностью в качестве орудия Божьего, с одной стороны, и созерцательным
обладанием спасением, свойственным мистике, где речь идет не о том, чтобы
действовать, а о том, чтобы иметь, и где человек является не орудием, а
сосудом божественной воли, и поэтому деятельность в миру должна
представляться угрозой совершенно иррациональному и внемирскому состоянию,