"Макс Вебер. Образ общества" - читать интересную книгу автора

считать, что они обусловлены волей Бога или допускаемой Богом преступностью
и безумием мира. Сублимированная религиозная этика убеждения склонна ко
второй альтернативе: "Христианин поступает праведно, а в остальном уповает
на Бога". Тем самым, однако, в реальной последовательности деятельность
индивида становится иррациональной по отношению к автономным законам мира16
Поэтому последовательность сублимированного стремления к спасению может в
своем усилении акосмизма дойти до полного отрицания рациональной по цели
деятельности просто как таковой, т. е. всякой деятельности, связанной с
категориями средства и цели как мирской и чуждой божественному промыслу, что
и происходило, начиная с библейского уподобления лилиям в поле17 до более
принципиальных формулировок буддизма. Органическая социальная этика повсюду
выступает как в высшей степени консервативная, враждебная преобразованиям 21
сила. В подлинно виртуозной религиозности, напротив, при известных
обстоятельствах могут возникать иные, революционные следствия. Конечно, лишь
в том случае, если прагматизм насилия - то обстоятельство, что оно, в свою
очередь, вызывает насилие, меняя только субъекты и методы насильственного
господства, - не рассматривать как непременное свойство всего тварного. В
зависимости от окраски виртуозной религиозности ее революционность может в
принципе принимать две формы. Одна возникает в сфере мирской аскезы,
повсюду, где она может противопоставить рукотворному и греховному
эмпирическому устройству мира абсолютное божественное "естественное право",
реализация которого согласно действующему в том или ином смысле во всех
рациональных религиях закону - послушание Богу важнее послушания человеку -
становится для нее религиозным долгом. Примером могут служить пуританские
революции; близкие явления можно обнаружить и в других областях. Такая
позиция вызывает необходимость религиозной войны. По-иному это происходит
при психологически возможном переходе мистика от ощущения близости Бога к
одержимости этой идеей. Возможно это тогда, когда вспыхивает
эсхатологическое ожидание непосредственно приближающегося века акосмического
братства и исчезает, следовательно, вера в вечное противоречие между миром и
иррациональным потусторонним царством вечного спасения. Мистик становится
спасителем и пророком. Однако заповеди его не носят рациональный характер.
Будучи продуктом его харизмы, они являются откровениями конкретного типа, и
радикальное неприятие мира легко переходит здесь в радикальную анодмию.18
Мирские заповеди не имеют никакого значения для того, кто уверен в своей
близости Богу: "???? ??????i??". Все хилиастические19 учения вплоть до
революции анабаптистов20 так или иначе основаны на этом. Характер
деятельности не имеет значения для избранного к спасению в силу самого факта
его избранности. Подобное явление мы обнаруживаем и у индийских
дживанмукти21. Если этика религиозного братства находится в противоречии с
законами рациональной по цели деятельности в миру, то не. менее сложны ее
отношения с теми силами мирской жизни, сущность которых в основе своей
нерациональна или антирациональна. Прежде всего с эстетической и эротической
сферами. В тесной связи с первой находится магическая религиозная жизнь.
Идолы, иконы и другие религиозные артефакты22, магическая стереотипизация их
испытанных форм как первый этап преодоления натурализма с помощью
фиксированного "стиля", музыка как средство экстаза или экзорцизма23
апотропеической магии24, колдуны в качестве священных певцов и танцоров,
магически проверенные и поэтому 22
магически стереотипизированные отношения тонов в качестве подступа к