"Ирина Николаевна Васюченко. Иcкусство однобокого плача" - читать интересную книгу автора

успехи. Маразм.
А что у меня за голос! Твердый, тусклый, сдавленный. Несгибаемая
жертва. Такую невозможно любить. Со мной тяжело. И скучно.
Зато он мягок, вальяжен. Не без приятности сознает свое превосходство.
Сейчас он и сильнее, и умнее, и боль любой интенсивности властен причинять
легчайшим касанием. Ему тоже не сладко, но это новое ощущение, оно
щекочет...
Не надо ненависти. Ведь все кончено. Злость, она в странном родстве с
надеждой. Так я еще надеюсь? На что? Где тот волшебник, что воскресит нашу
Жар-птицу, которая оказалась курицей и уже булькает, ощипанная, в кипятке?
- Смешная ты все-таки. Ведь не в пустыне живем. С народом. Думаешь,
каково каждый вечер из офиса к тебе возвращаться, в другое измерение?
- А я к тебе что, из Эдема возвращаюсь?
- Ну, ты великий инопланетный Гегенюбер, а я зверь местного
происхождения и скромных размеров. Так сказать, маленькая бедная белочка! Не
умею блюсти в толпе возвышенное уединение. Вливаюсь в общую форму. Сперва
противновато, потом ничего: люди же все-таки... А придешь к тебе - и дрожи,
того гляди спросят: "Где это ты, подлец, так изгваздался?"
- Насколько я разбираюсь в белочках, они как раз опрятны. Не теснятся в
хлеву, из общего корыта не хлебают. Тут больше подойдет другое тотемное
животное.
- Видишь, что творится? Ты тоже раньше не была такой безжалостной. А
вдруг мы ошибались, отвергнув законы конформизма? Что если они священны и мы
с тобой платим за то, что их не признавали?
- От таких святынь уволь. А что платим, так мне казалось, нам это по
карману.
- Тебе по карману, тебе! А я, наверное, слишком долго ехал на подножке
твоего поезда, успел забыть, чего я-то хочу, куда мне на самом деле надо?
- Не знала, что владею поездом и везу недовольного пассажира на
подножке. Хочешь спрыгнуть? Давай!
Если оставить в стороне маленькую белочку, это было едва ли не
единственное прямое, почти без кривляний объяснение. Уже в конце, так
сказать, в пятом акте. Но роль обманутой девы не для меня. Имея голову на
плечах, следовало уже ко второму акту смекнуть: это человек со всячинкой, у
него в запасе немало такого, чего он мне не демонстрирует и очень хорошо
знает, почему. А я ничего и не ведала, ах, доверчивое созданье?
Что там, конечно же, догадывалась. Вернее, могла бы. Но было так
хорошо! Так верилось в эту пресловутую власть, гроша ломаного не стоившую...
Я ею не злоупотребляла, чего не было, того не было. Собственное мифическое
всесилие вгоняло меня в такой благоговейный трепет, что, страшась
профанации, даже не решалась нарушить очарование вульгарной бабьей просьбой:
"Не пей столько!" А когда все же попыталась, пришлось убедиться, что требую
слишком многого...
Ступни совсем окоченели. Дурацкая идея - торчать под форточкой в
шлепанцах на босу ногу. Попробую все-таки лечь. Ну и глотка у этого
боксеренка! Хоть бы охрип, что ли. Мне не жаль его. А ведь представляю, как,
должно быть, ему холодно, пусто, ужасно и непонятно. Похоже, я утратила
способность к состраданию.
Это пройдет. Когда-нибудь должно же... Глас рассудка. Пусть никто мне
больше не говорит, что сердце, душа, интуиция важнее! Достопочтенная троица,