"Ирина Николаевна Васюченко. Иcкусство однобокого плача" - читать интересную книгу автора

изливают самое сокровенное, только и дано, что изложить версию...
Еще не хватало! Язык мелет сам по себе, нагло вырвался вперед,
предоставляя мыслительному процессу плестись в арьергарде. Род истерики.
Противно: стихия словоблудия уносит тебя, как щепку...
- Но ты могла бы бороться!
- И ты туда же. Зачем? Если бы между нами встало что-то внешнее, я бы
на все пошла. На все, понимаешь? Но это же чушь, мелодраматическое
беснованье. Ни от подвигов, ни от преступлений толку не будет. Нас прежних
больше нет. Что я могу? Изменить прическу? Понизить уровень притязаний?
Расстелиться ковриком? Скоропостижно родить? Сыграть на ревности или
жалости? Мужичонко забаловал, но есть бабьи способы не дать ему уйти. Это
называется удержать мужа. А на что мне муж?
Сколько мертвых слов. Я стараюсь не врать. Напрасный труд. Правда так
же мертва, как самые последние враки.
- А эта другая, она существует? Кто, откуда взялась?
- Никогда ее не видела. Знаю только то, что сказал сам Скачков. Они
вместе работают, и это она сделала первый шаг... воображаю, какой павлиний
хвост он предварительно распустил! Видимо, хорошая девочка, да и он не так
глуп, чтобы связаться с дрянью. Она на три года моложе меня. Не в пример мне
длинноногая. Восторженная. Росла без отца, мечтала о мужчине старше себя, о
мужском руководстве, и вот в Скачкове ей почудилась эта нравственная
зрелость...
Внезапный - на нервной почве, должно быть, - смех прерывает мое
повествование на полуслове. Вообразив милого, в общем-то, ее сердцу Скачкова
в подобной патриархальной роли, смеяться начинает и Вера. Мы обе хохочем
всласть, до слез, - наш полузабытый детский способ разделываться с бедами. С
моей так не справиться, но минута хороша.
Отсмеявшись, Вера облегченно вздыхает:
- Уф! Слава Богу! На страдалицу ты не слишком похожа.
- Боюсь, что слишком. Самочувствие неописуемо гадостное. Не была
наркоманкой, но подозреваю, что смахивает на ломку. Если еще не хуже.
- Ты вот что учти, - сестрица поворачивает ко мне большеглазое, вмиг
посерьезневшее лицо. - Ни отступать, ни падать тебе нельзя. Некуда. У тебя
за спиной я. Всю жизнь так было, и теперь так. Падая, ты сомнешь меня. Ты-то
потом, может, еще и поднимешься, но меня уже не соберешь. Запомни!
Мы все - что я, что Скачков, что Вера - в ту пору изъяснялись, мыслили,
чего доброго, и чувствовали сплошными метафорами. То продирались сквозь их
колючие заросли, то блаженствовали под их пышной сенью - ну да, я и тут их
наворочу до полного непотребства, без этого не обойтись. Что до последней
вериной метафоры, это уж, слава Богу, преувеличение. Но трогательное.
На обратном пути мы уже обсуждаем ее дела - даже при самом нежном
сочувствии Вера не в состоянии долго поддерживать беседу о чем-либо другом.
Сейчас я признательна ей за это. Ее юношеский запоздалый эгоизм ничуть не
хуже моего преждевременного эгоизма мрачной развалины. Ведь и я, хоть
исправно подаю нужные реплики, вовсе не думаю о ее печалях, с
настороженностью опытного больного прислушиваясь, как там поживает моя боль
в середине груди.
- Наверно, я зря отказала Вадиму. Если бы не влюбилась в Богдана, я бы
так не поступила. Там все было безнадежно, а все-таки стать женой его друга
казалось и тяжело, и некрасиво...