"Ариадна Андреевна Васильева. Возвращение в эмиграцию, Книга 2 " - читать интересную книгу автора

послевоенной жизни. Он так надеялся на перемены, но война кончилась, а
ничего не изменилось.

Довоенную жизнь он знал прекрасно. Он прожил ее уже зрелым человеком,
Знал, какие неожиданные повороты в судьбах могут произойти. Вот и опасался
за Улановых. Сейчас все хорошо, разрешили вернуться, распорядились помогать
на первых порах и квартиру в центре города дали. А потом возьмут и
передумают. И что тогда?

Он прекрасно пронимал, КТО может передумать, а отношение к этому
человеку у него и без того было двойственное. При всей своей
коммунистической убежденности и привычке к партийной дисциплине он,
естественно, ни с кем не делясь сомнениями, много чего не понимал в
характере товарища Сталина. Сам не любил, как он это называл, громких слов,
и не понимал, например, как товарищ Сталин может терпеть бесконечные
восхваления и здравицы.

И была еще одна, непостижимая тема. О ней даже думать особенно не
хотелось. Но она, непрошеная, так и лезла, так и лезла в голову. Особенно по
ночам во время бессонницы. Темой этой была война.

Пусть, как он ни стремился, до Берлина дойти не довелось. Но зато он
протопал от Минска до Сталинграда и обратно до Вислы, и никогда не мог
понять, как такое могло случиться с великой советской державой. Как мог
допустить товарищ Сталин это великое хождение по трупам солдат и мирных
людей туда и обратно, когда, это всем всегда было ясно, страна столько лет
готовилась к грядущей войне. Он сам, сколько раз приятным баритоном, вместе
со всеми на вечеринках по случаю, скажем, Первого мая или Седьмого ноября,
пел, хитро прищуривая глаз и понижая в нужном месте голос:

Любимый город может спать спокойно

И видеть сны и зеленеть среди весны...

А через два года ему довелось увидеть, как бомбили немцы тот самый
любимый город, довелось оставить его во власти не знающего пощады оккупанта,
шагать дальше и дальше, оставляя позади кровавый след уничтожаемых в боях
батальонов.

Как такое случилось, Борис Федорович не мог понять. Он не мог понять,
каким образом всесильный гений товарища Сталина дал сбой и допустил все это.

Позволить себе роскошь говорить с кем-либо на такие темы Борис
Федорович, естественно, не решался. Он даже во сне боялся проговориться о
малейшем сомнении в личности товарища Сталина. И этот страх, подкожный,
подсознательный, как угодно можно назвать, тоже входил в разряд неразрешимых
вопросов к "вождю всех времен и народов".

2